— Тьфу ты! Ты про рурга давай.
Уловив, что рассказчик оседлал любимого конька, один из наемников поспешил ссадить Корка с небес на землю. Слушать про гигантских кабанов было интересней, чем про отраву на грибах.
— Так да, про рурга… Слухай сюды, я ить его, аспида, висельника черного, как тебя видел. Вот так… — Икнув, Корк изобразил, как он играл со зверем в молчанку и в «кто первым моргнет». — Мы-то с кумом по грибы, значица, собралися. Он, это самое, шо в лес, шо по лесу, ни бельмеса же не разумеет. Все за мной, значица, а я-то все поляны знаю. Ну и, это самое, на полянку нашу заветную повел его. Это тута поганки одни да серошляпки сопливыя, а тама! — Крок в экспрессии закатил глаза. — Там их каких хошь, видимо-невидимо. И боровики крупныя, и кабаньи грибы кругами… Всякие, значица. Вот, значица, мы так с кумом уже решили грибы собирать, шоб жинки не бухтели… Вот ведь злобное племя — бабы! Пилят и пилят. Никакого житья от них нормальному мужику нет. Змеиное племя, все им мало, да побольше всего подавай. — Отвернувшись от стола, Корк смачно харкнул на пол. — Ну вот, тока мы по грибы, как слышим: хрюкает кто-то и листьями шуршит. И шо-то нам боязно так стало, шо только на дереве в себя и пришли. Токмо мы туда забрались, кабан и женки его уже наши грибы жруть и землю рылами роють. А там така страхолюдина, клыками таки борозды копат, будто арыки под воду роеть. Здоровушшая тварь, шо теленок (наемники оскалились, за минуту рассказа кабан успел на три ладони подрасти в холке). Вот, значица, сидим мы с кумом на дереве, лишний раз чихнуть боимся. Этому хряку дерево подсечь — что прутик переломить. Вот, значица, сидим мы, а ента гадская морда с телегу купцовскую размером (кто-то из служивых начал медленно сползать под стол) уже понизу дерево подрыват и злобно так хрюкат, а мы, ить, совсем ни живы ни мертвы, с миром прощаимси и поминальную загодя читаем. Да токмо самая напасть потом настала… Ну вот, значица, сидим мы с кумом, бормотушку, что его теща делат, в последние разы ухлопываем, и тут на эту кибитку с ухами сверху черный рург свалился. Тут уж мы такого страху натерпелись, шо махом протрезвели, значица, мигом ни в одном глазу… Да чтоб мне не в жизнь больше не пить, если вру, истинная правда, говорю. Рург на него как упадет сверху-то, да в загривок как вцепится, да как евин завизжит… Мы, значица, с кумом от визга того друг в друга крепче вцепились, чуть не обгадились, как те вороны, а сами на поляну глядим, что там деется… Вот, значица… трясемси, как осиновые листы. Свиней и поросят уж нет, утекли, а рург вокруг евина топчется и жреть его… так жреть — чавк на усю поляну, кровишша, куски с мою голову отхватыват и кости перемалыват. Вот, значица, как. Сидим мы с кумом уже все белыя, дышать боимси… Да чем дышать? Кум-то весь воздух, значица, спортил. А рург уж кишки распотрошил, злобный зверюга, и рычит от злобы лютой. У графа, шо в позагоде преставился, псина черная была, граф ею варнаков затравливал, так рург, значица, покрупней пса будет и злобней. — Корк, побултыхав остатки и опрокинув пойло в глотку, стукнул донышком кружки по столу и замолчал.
— А что дальше было? — нетерпеливо спросил старшой наемников.
— Да шо? Набил, аспид, утробу, шикнул на нас, мы, это самое, тока у ручья в себя и пришли. Как с дерева слетали и по буеракам неслись, ни кум, ни я не помним. Память отшибло напрочь… да. Это самое, летели так, шо кувшинчик с бормотухой на суку забыли. Кум опосля духу набрался и сходил на поляну-то. Не дело такую вещь на дереве оставлять-то, да ишшо с бормотухой. Да какое там. — Крок расстроенно махнул рукой. — Рург весь остаток-то выжрал, значица, а кувшин на кости кабаньи бросил, шоб ему до конца света икалось! Так вот… да…
— Так и кинул?
— А на кой ляд он ему без бормотухи-то? Чай, не дурней нас, понимает толк! — Корк грустно воззрился на пустую кружку, как бы намекая на продолжение банкета.
— Гляди, какой умный рург. Ну что, братия, посмешил вас сей достойный муж? — Улыбки и смешки были лучшим ответом. — Держи!
Старшой, не глядя, сунул пальцы в поясной кошель и бросил на стол монетку. Молодой охотник успел заметить мелькнувшую в глазах наемника нешуточную досаду. По собственной ли неосторожности, или из-за затуманенных вином мозгов он по-барски расплатился с Корком малым золотым имперским совереном, из-за недосмотра и своего мелкого размера затесавшегося к поеденным зеленью медным монеткам. Желтобокий соверен исчез со стола быстрее, чем растаял его звон в воздухе. Поразительная скорость. С такими навыками и руками только рыбу в реках да змей в поле ловить: ни одна моргнуть не успеет, как в мешке или на кукане окажется. Теперь отобрать зажатое в кулаке золото можно было только вместе с жизнью его нового владельца. Алчный блеск в глазах бормотушника говорил, что назад он монету ни за что не отдаст.
— Исчезни, — сквозь зубы бросил наемник. Повторно повторять не пришлось. Миг — и записной пропойца испарился, будто его и не было. Гулко хлопнула входная дверь.
— Что делать будем, братия? — промочив усы, спросил ватажников старшой.
— Мало информации, — буркнул пожилой вислоусый наемник с поясом и браслетом мага. Не мастер — подмастерье, но для малого отряда этого более чем достаточно.
— Мало, — покладисто согласился атаман, приглаживая взъерошенные волосы на затылке. — Но кое-какие выводы уже можно сделать. Рурга надо искать за Качинскими утесами. Рыбацкие артели он ближе к ним трясет. Я бы оттуда начал. И место для логова там удобное, пещер много.
Подслушав последние фразы, Парк забыл и о цели своего похода в шинок, и о выпивке. Виданое ли дело, наемники решили переквалифицироваться в охотников! И смех, и грех, если бы не одно «но». Главарь убивцев по найму задрал левый рукав и яростно почесал руку с чуть воспаленной татуировкой на ней: оленьи рога, напоминающие корону, виноградная лоза и охотничий лук. Было хорошо видно, что лук на кожу нанесли недавно, а рога и виноград наколоты на руку чуть ли не с рождения. Парк поперхнулся от неожиданного открытия. Охотники! Но почему они напялили шкуры наемников? Или… Парень от волнения и осенившей его догадки забыл как дышать: душегубов за соседним столиком специально наняли для поимки черного рурга! Эти точно не будут жевать сопли, как Гирн и дядько Дьюи. Чтобы избежать конфликта между гильдиями охотников и головорезов, атаман наверняка заплатил отступные и получил право на ношение знака охотников, а охоту на какую дичь он возглавляет, никому нет дела.
— Ты что-то хотел сказать, малой? — бросив чесать зудящую руку, атаман охотничьей ватаги, а теперь Парк бы в этом уверен на сто процентов, повернулся к соседу. Молодой охотник скривился от фамильярного обращения.
— Кто? Я? — сыграл дурачка Парк.
— Ты. Я вижу, когда людей распирает от желания поделиться наболевшим. Поживи с мое… Тебя распирает.
— С чего вы взяли?
Атаман лишь загадочно усмехнулся, ватажники поддержали старшого многозначительным хмыканьем. Мол, силен наш атаман: все видит, все знает, ни одна муха без его на то соизволения на потолочные балки не гадит. Мелкие шрамы на лице атамана сложились в добрые лучики, пересекающие нос, брови и щеки. Никакой зверь подобные шрамы оставить не может, а магия и бритвенно острая сталь — запросто. За плечами обманчиво доброго охотника ощущалась суровая школа, не имеющая ничего общего с гильдией охотников. До ловли различного зверья обладатель шрамов резал другую дичь — двуногую, посему успел стать философом и психологом в одном лице, ведь без последнего развязывать чужие языки несколько труднее.