– Я, конечно, представлял себе разное, но на деле все было совсем не так, – продолжил Митчелл. – Полиция тоже сразу поняла, что ситуация вырисовывается нехорошая. Снова и снова задавали Джонатану одни и те же вопросы, но всякий раз он отвечал по-разному. То Джонатан знал, что Аарон на улице, то даже не догадывался. То есть да. То есть нет. А главное, никакого аффекта. Никаких переживаний. Ведь, строго говоря, Джонатан Аарону ничего не сделал. Пальцем не тронул. На этом и выехал. Да и полицейские нам, видно, попались сердобольные – понимали, какой это удар для нашей семьи. Если привлечь Джонатана к ответственности по закону, будет только хуже. Кажется, рассудили, что он и так уже достаточно наказан – еще бы, такое чувство вины! А суд ни нам, ни ему не поможет. Вот только насчет страданий Джонатана ошибка вышла. Он не знает, что такое страдать. Не умеет.
Грейс делала судорожные вдохи. Перед глазами все плыло – и стол, и стулья. А кухня вовсе превратилась в белозолотистый водоворот. Но проблема, конечно, была не в кухне, а в ней. Вся жизнь с Джонатаном была обманом, от начала и до конца. И теперь оправданий для мужа больше не осталось. Грейс не сможет винить в случившемся его тяжелое детство. Теперь, когда она узнала историю Паровозика, Аарона Сакса, мальчика, который не дожил до пяти, все стало ясно. Правда была проста и жестока, и Грейс не могла найти благовидного объяснения поведению Джонатана.
Значит, вот таким он был в тринадцать – боролся со всем, чего не хотел. Не хотел идти на бат-мицву, не хотел иметь младшего брата.
– Ни разу не попросил прощения, не сказал, как ему жаль, – продолжил Дэвид. – Даже если все и впрямь было так, как рассказывал Джонатан, мог бы хоть как-то повиниться. Но нет.
– Жаль? Не было ему жаль, вот и молчал, – возразила Наоми, вытирая лицо тыльной стороной руки. – Джонатан больше ни словом об Аароне не обмолвился. Жил с нами, пока не представилась первая возможность уехать, и больше не возвращался. Даже не звонил, а когда звонили мы, говорил только об учебе. Позволил, чтобы мы заплатили за его учебу – тогда это нам казалось большим прорывом. Хоть какая-то связь наладилась. А потом Джонатан начал жить с женщиной намного старше себя, и тогда учебу стала оплачивать она. А потом купила ему машину.
– БМВ, – укоризненно покачал головой Дэвид. – Это меня окончательно доконало. Ни один уважающий себя еврей за руль БМВ не сядет. Всегда говорил.
– Какая разница, что за машина? – отозвалась Наоми.
Казалось, Дэвид хотел ответить, но потом передумал.
– Вообще-то, – продолжил Митчелл, – когда Джонатан решил стать врачом, я подумал: значит, вот как он хочет искупить вину перед Аароном. Надеялся, что так он выплеснет свои чувства, и мы все-таки сможем стать одной семьей. Чего еще ждать от оптимиста? – Митчелл снова улыбнулся. – В детстве души в Джонатане не чаял. И потом тоже, по привычке. Короче, сдался последним. Папа давно на него рукой махнул, через год или два после того, как Аарон умер. Мама дольше держалась.
Митчелл взглянул на Наоми. Та отвернулась.
– А потом Джонатан стал педиатром. Я думал, причина в том, что ему все-таки не дает покоя случай с Аароном. Вот почему Джонатан оборвал всякие отношения с семьей – с домом у него связаны слишком болезненные воспоминания. Аарону уже не поможешь, но теперь Джонатан может спасать других умирающих детей, чьих-то сыновей и братьев. Я его даже зауважал после этого. Только Джонатан по-прежнему с нами не общался. Соответственно, с тобой и Генри отношения наладить тоже не получалось. Но теперь понял – что бы ни двигало Джонатаном, чувство вины тут ни при чем. А что при чем, не знаю. Я его вообще не понимаю. И никогда не понимал.
– Конечно, – кивнула Грейс, сама удивившись, что рискнула высказать собственное мнение. Затем решила высказаться с профессиональной точки зрения. – Ничего удивительного, что тебе трудно его понять. У таких людей, как Джонатан, мозг работает совсем по-другому. И вы не виноваты в том, что Джонатан… такой, – продолжила Грейс, обращаясь к Наоми. – Вы в любом случае не смогли бы это исправить. Никто не знает, почему и отчего так получается.
Разговаривая с Наоми профессиональным, успокаивающим тоном, Грейс понимала, что как ни крути, а Джонатан все же проявил немалое упорство. Конечно, он оказался не несчастным ребенком из неблагополучной семьи, благодаря собственному трудолюбию ставшим гражданином мира и профессионалом высокого класса, исцеляющим детей. Но поражало то, что Джонатан сумел так долго продержаться, не выдавая своей истинной натуры. Должно быть, притворство далось нелегко. Все время играть чужую роль ужасно утомительно. Однако Джонатан, надо думать, что-то со всего этого имел. И Грейс не хотелось даже думать, что именно.
– Даже эксперты, изучающие этот феномен, теряются в догадках относительно его природы, – завершила речь Грейс, когда поток дельных мыслей иссяк.
Наоми, к ее удивлению, закивала:
– Знаю. Знаю. И все равно иногда начинает одолевать чувство вины. Все думаю, где ошиблась, что сделала не так. Выискиваю проблемы в нашей семейной жизни, чувствую себя плохой матерью. Но нет, на самом деле матерью я была хорошей. Во всяком случае, старалась, – прибавила Наоми. Голос ее снова задрожал, и она расплакалась. Митчелл обнял мать за плечи, но уговаривать успокоиться не стал. Наконец рыдания Наоми затихли сами собой. – Конечно, я все понимаю, но все же для меня было важно услышать это от вас.
– Жена говорит: когда попадается человек вроде моего брата, единственный правильный путь – по возможности держаться от него подальше, – сказал Митчелл Грейс. – Специально исследовала вопрос, хотя это и не ее область.
– Жена? – растерянно переспросила Грейс. – Ты разве женат?
– И не говори, вся семья замучилась ждать! – рассмеялся Дэвид. – Нет, ты подумай – двенадцать лет отношения не оформляли, и наконец-то созрели! Долго же думали…
– Но… ты ведь…
Грейс снова вспомнила, что рассказывал о Митчелле Джонатан. Якобы его инфантильный, избалованный младший братец до сих пор живет в подвале у родителей на положении ребенка.
– Где ты живешь? – спросила Грейс.
Митчелл бросил на нее чуть озадаченный взгляд:
– Тут недалеко. Пока в Грэйт-Нэк, но скоро переезжаем в Хэмпстед. Жена физиотерапевт в больнице Святого Франциска, оттуда на работу ездить ближе. Обязательно тебя с ней познакомлю, Грейс. Думаю, вы друг другу понравитесь. Она, кстати, тоже единственный ребенок в семье, – улыбнулся Митчелл.
Ошарашенная Грейс смогла только кивнуть.
– А ты?.. Извини, Митчелл, но не знаю, кем ты работаешь.
Кажется, ее слова его позабавили.
– Ничего страшного. Я директор начальной школы в Хэмпстеде. Большую часть карьеры проработал в сфере среднего образования, но в прошлом году переключился на начальное, и очень доволен. Люблю общаться с маленькими детьми. Наверное, из-за того, что произошло у нас в семье, если понимаешь, о чем я. Когда Аарон был жив, я ведь его почти не замечал, а потом очень из-за этого переживал, когда он умер. Наверное, поэтому меня и тянет работать с детьми, смотреть, как они учатся…