– С чего бы Джонатану сидеть дома? Я же сказала, он на медицинской конференции. Впрочем, в такое время Джонатан в любом случае на работе.
Офицеры нахмурились. О’Рурк поджал губы и чуть подался вперед. На лысой голове мелькнул отблеск флуоресцентной лампы.
– И где он, по-вашему, работает?
Произнесено это было таким вкрадчивым тоном, что становилось понятно – О’Рурк явно подготовил эффектное вступление и не хочет все испортить. Вот только к чему это вступление? Прозвучало одновременно и жестоко, и с сочувствием. Грейс невольно передернуло от отвращения. Оба полицейских смотрели на нее, явно ожидая какой-то реакции. Курток оба не сняли, хотя в кабинете было жарко. Интересно, здесь нарочно создают такую некомфортную температуру? Или в государственных учреждениях просто принято сильно топить? В любом случае Грейс решила снять пальто и, сложив его, пристроила на коленях. Она с такой силой вцепилась в ткань, будто боялась, что пальто вот-вот отберут.
Грейс сняла верхнюю одежду только из-за жары и ни по какой другой причине. Обычно люди так делают, когда собираются задержаться, но Грейс, напротив, намерена уйти как можно быстрее. Ответит на вопросы и сразу же выйдет за дверь. Интересно, а самим офицерам не жарко? Лысый, О’Рурк, судя по виду, не прочь был охладиться. На лбу и лысине проступил пот. Второй, Мендоса, тоже, кажется, чувствовал себя не слишком комфортно. Впрочем, такое впечатление, возможно, складывалось от вида их курток – обе громоздкие, оттопыривающиеся под мышками.
И тут Грейс вдруг представила себя поднимающейся по крутому склону, точно альпинистка. В распоряжении Грейс надежная страховка, состоящая из множества веревок – вполне достаточно, чтобы чувствовать себя в безопасности. И Грейс даже знала, что это за веревки – стабильность, деньги, образование. Она была достаточно умна, чтобы ценить эти блага. Но сейчас веревки перетерлись и начали обрываться. Вот они лопаются одна за другой. Хлоп-хлоп. Но пока их остается еще достаточно. Грейс чувствует поддержку. И вообще, она ведь совсем не тяжелая. Ей много не надо.
– В Мемориальном центре Слоун-Кеттеринг, – ответила Грейс, стараясь говорить как можно более авторитетным тоном. Обычно одного упоминания о больнице было достаточно, чтобы смутить кого угодно. Однако, произнося ее название, Грейс невольно подумалось: неужели я так отвечаю в последний раз? – Мой муж врач.
– И какая же у него специализация?
– Детская онкология. Лечит рак, – прибавила Грейс на случай, если полицейским неизвестно значение слова «онколог».
Мендоса откинулся на спинку стула. Некоторое время он сохранял молчание и просто смотрел на Грейс, будто пытаясь что-то понять. А потом, кажется, принял какое-то решение.
На столе стояла коробка. Самая обычная коробка, в которой лежали документы, ничего особенного. Когда Грейс вместе с полицейскими вошли и сели, она уже стояла на столе. Видимо, по этой причине Грейс поначалу не обратила на нее внимания. Однако теперь Мендоса потянулся через стол и придвинул коробку к себе. Снял крышку и положил на соседний стул. Затем достал папку, на вид довольно тонкую. Хороший признак, решила Грейс. Во всяком случае, когда речь идет о медицине, толстая папка со сведениями о больном свидетельствует о том, что состояние здоровья оставляет желать лучшего.
Когда Мендоса заглянул внутрь, Грейс с удивлением увидела на первой странице знакомый логотип больницы – стилизованный жезл Асклепия [31] с полосками медицинских крестов вместо змей. Грейс растерянно уставилась на простую картинку.
– Миссис Сакс, – произнес О’Рурк. – Вы, возможно, не в курсе, но ваш муж больше не работает в СК.
Хлоп.
Грейс даже не знала, что шокировало сильнее – сами слова О’Рурка или тот факт, что, говоря о больнице, детектив употребил аббревиатуру «для своих».
– Нет, – выговорила Грейс. – Не может быть. Я не знала…
О’Рурк взял лист бумаги и принялся читать. Грейс же не сводила взгляд со знакомого логотипа.
– Согласно показаниям доктора Робертсона Шарпа…
Третьего, машинально прибавила в уме Грейс. Шарпея.
– …с первого февраля этого года доктор Джонатан Сакс в больнице больше не работает.
Хлоп. Хлоп.
О’Рурк поднял глаза и посмотрел на Грейс.
– Значит, вы были не в курсе?
Молчи, предостерегал Грейс испуганный внутренний голос. Не говори ничего, что они могли бы использовать против тебя. Грейс лишь покачала головой.
– То есть вы не знали об увольнении мужа?
Видимо, по бюрократическим соображениям полицейским требуется ясный и четкий ответ.
– Нет. Не знала, – выдавила Грейс.
– А известно ли вам, что доктора Джонатана Сакса уволили после двух предшествующих дисциплинарных взысканий?
Грейс снова покачала головой и только потом вспомнила, что отвечать надо вслух.
– Нет.
– А знали ли вы, что после третьего нарушения должностных обязанностей доктора Сакса уволили без права восстановления в должности?
Нет. Хлоп-хлоп. «Как там Джонатан? Чем занимается?»
– Мне бы не хотелось обсуждать эту тему, – произнесла Грейс.
– К сожалению, придется.
– А еще говорили, что мне не нужен адвокат.
– Миссис Сакс, – с нескрываемым раздражением произнес О’Рурк. – Скажите, пожалуйста, для чего вам адвокат? Вы что, укрываете своего мужа? Нет, если укрываете, тогда конечно. Адвокат вам понадобится, и очень хороший.
– Н-нет… не укрываю… – Грейс почувствовала, как краснеют лицо и шея. Но она не заплакала. Грейс не намерена была доставлять офицерам такое удовольствие. – Думала, Джонатан на медицинской конференции. Так, во всяком случае, он мне сказал. – Грейс и сама понимала, как жалко звучат эти объяснения. Грейс, профессиональный психолог, искренне негодовала. – Да… конференция… где-то на Среднем Западе.
– Средний Запад большой. Нельзя ли поконкретнее? – уточнил Мендоса.
– Кажется… в Огайо.
– В Огайо?
– А может, в Иллинойсе.
О’Рурк фыркнул.
– Или в Индиане. Или в Айове. Штаты же все на одно лицо.
Для жительницы Нью-Йорка – да. Как сказал Сол Стейнберг [32] , все, что за рекой Гудзон, называется одним словом – «там».
– Я не помню, что конкретно говорил Джонатан. Но точно что-то про медицинскую конференцию. Тема как-то связана с детской онкологией. В больнице…
Грейс вздрогнула и осеклась. Джонатана не могли отправить на конференцию от больницы, его ведь уже давно уволили! О боже…