Нередко, оказавшись на грани истерики, я начинала названивать Кристиану и умолять его не встречаться с «этой-как-ее-там-Шарлоттой». В случае неповиновения я угрожала рассказать окружающим обо всем, что между нами было. Умом я понимала, что это совершеннейшее безумие, что скорее можно усилием воли вызвать дождь, чем повлиять на поведение Кристиана. Но балом правил не разум, а чувства, и перед ними я была бессильна.
Я пыталась шантажировать чужого мужа, потому что не могла смириться с мыслью о том, что у него появилась другая «другая». Полагаю, на шоу Джерри Спрингера меня бы встретили с распростертыми объятиями. Мне было ужасно стыдно и тошно от самой себя.
До того, как я трижды за десять дней опоздала на самолет, я перепробовала все старые добрые средства борьбы с депрессией. Я заставляла себя посещать бассейн; часами бродила по холмам, накачиваясь бодрящим свежим воздухом; с головой уходила в работу; напивалась; неделями воздерживалась от спиртного; вспоминала о тех, кому хуже, чем мне, и благодарила Бога за все, что он мне дал; вела дневник и сочиняла чудовищные стихи о муках безответной любви. В конце концов я подсела на прозак — но ничто не могло излечить или хотя бы отвлечь меня от страданий. И тогда я поняла — требуются более радикальные меры.
Часы показывали уже семь тридцать пять. Обычно в это время я еще сплю сном праведницы. Я чувствовала себя как первоклассница — разве что туфли у меня были помоднее. Впрочем, нет, ситуация была сложнее — я явилась сюда по собственной воле, причем в дикую рань. Скорее я чувствовала себя, как женатый мужчина, впервые посетивший бордель, — казалось, я собираюсь предаться грязной порочной страсти и ужасно боюсь, что меня поймают на месте преступления. Может, вернуться домой и нырнуть обратно под одеяло, пока не поздно? А внушительную сумму, предназначенную для оплаты курса психотерапии, потратить на то, что гарантированно принесет немедленное удовлетворение, — охапку дизайнерских шмоток, гигантский плазменный телевизор или поездку в тропический рай? Или даже на все это сразу? Я выскочила из машины, взлетела по ступенькам и позвонила в дверь — во-первых, чтобы не дать себе передумать, а во-вторых, чтобы поскорей попасть внутрь, пока меня кто-нибудь не заметил. Мне бы еще старый замызганный плащ — и образ подозрительной личности, занятой темными делишками, был бы довершен.
Замок приглушенно щелкнул. Согласно полученным по телефону инструкциям, я поднялась на три лестничных пролета, открыла еще одну дверь и оказалась в маленькой прихожей, превращенной в приемную. Сев, я несколько раз глубоко вдохнула. Комнатку наполнял густой аромат кофе — казалось, воздух можно размешивать ложкой. В приемной стояли три кресла: одно — с темно-зеленой обивкой и два — с коричневой. Под ногами — широкие половицы светлого дерева. Стену украшали четыре фотографии, сплошь пейзажи. На одной я опознала покрытые снегом верхушки гор Торридон — вероятно, самой живописной горной гряды в Шотландии. На другой было озеро в сумерках — возможно, Лох-Ломонд. Пейзаж заливало лилово-розовое сияние, такое волшебное, что хотелось немедленно рвануть в те края. Еще на двух снимках были виды пустынного пляжа, куда, кажется, никогда не ступала нога человека. По-моему, это был Ласкентайр на Гебридах, его регулярно включают в списки самых красивых пляжей мира.
С черно-белой фотографии в рамочке на дальней стене хмурился какой-то пожилой бородач. Неужто Фрейд? Похоже, эта дама демонстративно отказывалась оригинальничать. Но это был не знаменитый портрет с сигарой. Мужчина, кто бы он ни был, с мрачным видом сидел за столом. От его сурового взгляда становилось не по себе. Да нет, вряд ли это Фрейд. Давно известно, что многие его теории — откровенная лженаука. К тому же он был сексуально озабоченным женоненавистником. Утверждал, что женщины мучительно завидуют обладателям пенисов и ненавидят матерей за то, что те произвели их на свет «недоукомплектованными». Ох божечки, как сказала бы моя подруга Эмили. Нет, правда, во что я ввязываюсь? Ладно, будем считать, что на фотографии изображен дедушка моей терапевтши. Так спокойнее.
Рядом с кулером лежали две стопки изрядно потрепанных журналов, «Атлантик» и «Нэшнл джиографик». Я взяла номер с обложкой в хорошо знакомой желтой рамке. 1985 год, главная тема — голод в Эфиопии. Лишнее подтверждение тому, что сюда приходят люди, живущие прошлым. И очередное напоминание о том, что мои «проблемы» не стоят выеденного яйца. Восемьдесят пятый… В том году мне было пятнадцать и мой привычный мир рушился, хотя я сама еще этого не понимала.
Через несколько минут дверь в приемную отворилась. Передо мной стояла худощавая женщина среднего роста. На вид ей было около шестидесяти.
— Лорна? — с едва заметной улыбкой спросила она, протянула руку и представилась.
— Здравствуйте. Очень рада познакомиться. — Я пожала ее ладонь. — Огромное спасибо, что согласились меня принять.
Вместо того чтобы улыбнуться во весь рот и радушно воскликнуть: «Пожалуйста, дорогая моя», она повернулась ко мне спиной и направилась по коридору к своему кабинету. Странно. Однако я послушно двинулась следом. Честно говоря, я ожидала увидеть этакую хиппи — спутанные локоны в духе Кейт Буш, одежда из секонд-хенда и туфли фасона «прощай, молодость». Но докторша скорее походила на школьную директрису или главу компании: темно-фиолетовый костюм, пепельно-розовый джемпер, тщательно уложенные светло-каштановые волосы до плеч, очки в тонкой оправе и сдержанные деловые манеры. Представьте чем-то недовольную Хелен Миррен. В образе Ее Величества.
— Входите, пожалуйста. — Она распахнула дверь в кабинет и жестом указала на два кожаных кресла, поставленных слегка под углом друг к другу.
Я села и украдкой огляделась. У стены стояла кушетка — пресловутая кушетка психоаналитика! Мне представлялось, что она должна быть обита черной кожей, но проверить это было невозможно — кушетку целиком покрывал персидский коврик в темных тонах. Без подлокотников и спинки, она скорее походила на узкую односпальную кровать или даже на лавку, нежели на уютный диванчик, который так и зовет расположиться с комфортом. Рядом на полу стояла коробка бумажных салфеток. Очень предусмотрительно. Хотя мне они точно не понадобятся, подумала я. Они, должно быть, для совсем уж несчастненьких.
Я широко и дружелюбно улыбнулась доктору Дж. Ответное выражение лица было невозможно расшифровать — это могла быть полуулыбка, но в глазах не промелькнуло ни искорки теплоты. Мне стало не по себе. Неприветливая дама… Я предприняла еще одну попытку растопить лед — снова ее поблагодарила и отметила, какой упоительный, успокаивающий аромат кофе витает в воздухе. Я фактически напрашивалась на чашечку. Но она не предложила мне кофе, а только едва заметно кивнула. Что ж, сойдет за утешительный приз.
Я-то предвкушала, что она заключит меня в объятия, как дорогую блудную дочь, погладит по голове и примется ворковать, что теперь мне не о чем беспокоиться: она решит все мои проблемы. Я представляла, как она скажет: «Все будет хорошо. Доктор Дж. о тебе позаботится. Больше ничего плохого с тобой не случится, доверься мне». Реальность оказалась куда суровее.
Психологические тренинги, книги из серии «помоги себе сам», статьи в глянцевых журналах обещают избавить нас от страхов, помочь нам реализовать свой потенциал и осуществить свои мечты, сделать нас счастливыми, богатыми и успешными в течение года. Чего-то подобного я ожидала и здесь — но не тут-то было. Доктор Дж. даже не пообещала устроить мою личную жизнь. Она вообще ничего не обещала и не гарантировала. Она просто молча сидела и смотрела на меня с непроницаемым видом. Это было странно. Очень-очень странно. Со мной такое было впервые.