Меня так опьяняла любовь, что хотелось танцевать по кабинету.
А она сказала, что, возможно, у меня есть склонность с головой погружаться в одно романтическое увлечение за другим. Я запротестовала:
— Нет, нет, нет, это не про меня! Я знаю таких ветреников, которые без конца влюбляются. Они просто не могут жить без любви. Как заядлые курильщики, толком не загасив одну страсть, они тут же снова высекают искру с кем-то другим. Жалкое зрелище. Я, в отличие от них, самодостаточна и могу жить в полном одиночестве…
Я подсчитала, что в промежутке с семнадцати лет, когда я начала встречаться с Джонни, до нынешних тридцати пяти у меня не было постоянного мужчины в общей сложности восемь лет.
— Восемь лет — с Джонни, два года — с моим бывшим парнем. Кристиана, разумеется, не считаем, потому что это были неполноценные отношения. Значит, я была одна восемь лет из восемнадцати. Так что я не боюсь одиночества.
После привычной паузы психологиня произнесла:
— Прежде всего, по вашим собственным словам, у вас ушло шесть лет на то, чтобы забыть Джонни. Вы сказали, что регулярно с ним виделись и не проходило и дня, чтобы вы не вспоминали о нем. Это значит, что вы по-прежнему эмоционально зависели от него. Во-вторых, что касается Кристиана. Хотя ваша связь не была «полноценным» партнерством, вы принимали ее так близко к сердцу, что обратились к психотерапевту, когда отношения начали разваливаться. Существует разница между физическим одиночеством и эмоциональной самодостаточностью. Как вы считаете, вы были когда-нибудь эмоционально независимы?
Странно, но постепенно мы с доктором Дж. будто поменялись ролями: она часто отвечала мне молчанием, а в последнее время в молчание все чаще погружалась я.
Доктор Дж. не сказала: «Очевидно, вы никогда не были эмоционально независимы», но этого и не требовалось. Мне все было ясно — как если бы эти слова повисли в спертом воздухе кабинета.
Не знаю почему, но впервые за долгое время у меня защипало в глазах. Мне казалось, будто я отдаляюсь от самой себя и смотрю на себя со стороны. Очень неприятное ощущение. Я в очередной раз убедилась: я не тот человек, за которого себя принимала. Все, что я знала о себе, оказалось иллюзией. Через некоторое время доктор Дж. спросила, что я чувствую.
— Вообще-то я сбита с толку. И мне грустно. Я всегда с пренебрежением относилась к женщинам, которые, как мне казалось, настойчиво цепляются за мужчин. Я гордилась своей независимостью. И в то же время… Я сейчас вспоминаю, сколько раз я безответно влюблялась. Должно быть, в каждой крупной редакции Шотландии есть мужчина, к которому я в какой-то момент питала отчаянную неразделенную страсть. Я даже на некоторых политиков западала. Если всерьез задуматься, получается, что я вечно существую в состоянии влюбленности, витаю в облаках. Просто не верится. — Я помолчала, потом продолжила: — И еще я разочарована и раздражена, потому что — уверена, это вам тоже покажется дикостью, — у меня есть ощущение, будто вы разрушили мои фантазии о Дэвиде. А мне так нравилось мечтать о нем. Я представляла себе, как мы…
Я осеклась, но у меня создалось впечатление, что она без слов понимала, какие чувства меня обуревали. После вечера на балконе я предавалась романтическим грезам: как мы поженимся; как восхитительно он будет выглядеть в килте на свадьбе; куда мы поедем на медовый месяц и как будем бродить по пляжу на закате, держась за руки; какие очаровательные дети у нас родятся и как их будут звать — для девочки я бы выбрала имя Дейзи, Лола или Молли, а для мальчика — пожалуй, Джозеф или Патрик.
Я думала о том, как будет здорово, когда у Льюиса-короля появятся двоюродные братики и сестрички и он сможет с ними играть. Я прикидывала, не отправиться ли нам в Африку на год-другой. Он бы спасал умирающих детей, а я писала бы статьи, а может, просто хозяйничала дома и играла с местной ребятней. И конечно же, я раздумывала, стоит ли мне брать его фамилию. Лорна Мартин-Макензи или просто Лорна Макензи. Звучит неплохо.
И все это — после нескольких поцелуев на балконе. Боже мой.
В кабинете опять повисла тишина. Наконец я решила бросить вызов.
— Между прочим, все мои подруги делают то же самое. Для нас это предмет шуток. По-моему, тут нет ничего особенного. У всех бывают фантазии. Разве это проблема? Да сам Господь Бог — тоже фантазия. Дескать, если ты хороший, то попадешь в рай, а если плохой — то в ад. Это ведь тоже выдумка, причем очень мощная, которая помогает держать людей в узде. Моцарт однажды признался кому-то из друзей, что сочинил в уме сотню симфоний для собственного удовольствия, — бывают и такие фантазии. Мечты нужны всем.
Доктор Дж. произнесла:
— Ваших подруг здесь нет, сказать что-либо в свою защиту они не могут, значит, эту информацию я должна проигнорировать. Возможно, с вашей стороны это очередное предположение, обобщение, которое помогает вам почувствовать себя лучше.
Я была совершенно обессилена. Так отчитывают подростка. Скорей бы уж она уехала! Целый месяц можно будет дышать свободно.
Психологиня между тем продолжала:
— Что касается вашего утверждения, что каждому нужны мечты, то я с этим попросту не согласна. Есть люди, которые находятся в хорошей психологической форме. Разумеется, некоторые действительно живут в воображаемом мире, но уж точно не все. Как я уже говорила ранее, важно правильно выбирать выражения. Я также говорила, что пациент здесь — вы. Мы встречаемся не для того, чтобы анализировать поступки и мировоззрение ваших друзей или людей, которые верят в Бога. Психотерапию проходите вы, и только вы. Если люди предаются мечтам и это не мешает им нормально жить, значит, не стоит тратить ваше время и деньги на рассуждения об этом. У вас другой случай. Фантазии мешают вашей жизни. Полагаю, вам легче воображать партнерские отношения, нежели вступать в них в реальности.
Я надолго об этом задумалась, а потом спросила, этак небрежно:
— Но зачем человеку так делать?
— Почему вы не хотите задать мне вопрос, который вас в действительности волнует? Вопрос личного характера: почему, по моему мнению, вы так делаете?
— Не знаю…
Еще одно очко в ее пользу.
— Полагаю, таким образом вы пытаетесь меня оттолкнуть. Для вас легче говорить общо, пытаться разрешить чужие проблемы, нежели признать свои истинные чувства и начать справляться со своими собственными трудностями.
Всякий раз, когда она указывала на какие-то мои недостатки или черты характера, мне делалось страшновато. Выходило, что та или иная особенность была мне присуща всегда, но до сих пор я пребывала в блаженном неведении. Словно разгуливала по улице с задравшейся юбкой — все это видели, кроме меня. Я вспомнила, что говорили Луиза и Кэти: люди игнорируют свои изъяны, и на то есть причины, но нельзя всю жизнь отгораживаться от действительности. Мы бичуем чужие пороки, жадно следим за чужими драмами, только чтобы отвлечься от своих собственных трудностей, но настанет момент — и нам придется признать горькую правду.