Полицейский поверил.
Он тоже был не особо умен, потому как умные люди в полицию не идут, там собираются одни неудачники.
– Враги… не знаю. – Человек нахмурился, делая вид, будто раздумывает над последним вопросом. Странно. Ему казалось, что после убийства он будет испытывать угрызения совести, но та молчала. И хорошо… Значит, он всецело прав, избавив мир от Генки. Он, можно сказать, этому миру услугу оказал!
Главное теперь – найти картину…
– Разве что Илья… – задумчиво протянул человек, потому что полицейский не спешил уходить. Сидел. Смотрел. Все равно идиот, по лицу видно, скучно ему. – У них там какие-то свои дела были… Его с наркотиками взяли… а Илья утверждал, что это Генкины… а Генка все отрицал. В школе выспрашивали… потом дело это замяли. Илью выпустили… Не знаю, кто там был прав, но его вынудили уйти. Он в университет поступать хотел, а пришлось в училище. С характеристикой такой, которую ему дали, сами понимаете, никуда не сунешься… и на вечере выпускникнов они поссорились.
– Поссорились? – Полицейский подался вперед, а человек внутренне поморщился. Все же ссора – слишком явная ложь, такую легко опровергнуть. А опровергнув, задаться ненужными вопросами.
– Ну… не совсем… Они о чем-то говорили… вышли на лестницу пожарную. Там есть местечко… и там они были. А потом Илья выскочил нервный такой… наверное, опять отношения выясняли. В школе они вообще дрались. И Илья клялся, что убьет Генку… Но это же было двадцать лет назад!
Восклицание получилось уместным. И полицейский кивнул, он теперь запомнит, что драка в принципе была, и угроза… А остальное – пусть уж Илья сам выкручивается, раз он думает, что умный такой.
– Скажите, – полицейский все равно не уходил, огляделся, – вы искусством занимаетесь?
– Скорее историей искусства. – Человек позволил себе снисходительную улыбку. Все же род его занятий был слишком сложен, чтобы осознала его личность столь примитивная.
– Ага… и, значит, мне сказали тут про картину… Потерпевший к вам не обращался?
– Зачем?
– Не знаю. Ну… может, за консультацией какой…
– Он сам был искусствоведом…
Ложь.
Не был он ни минуты. Он всех обманул… выкрутил руки… вынудил… Всегда присваивал себе чужие работы. И только смеялся… Чья это была находка?
Да он сам в жизни не догадался бы…
Ничтожество.
– Значит, не обращался…
Опасный момент…
– Он упоминал о картине, – вынужден был признать человек. – Сами понимаете… не мог не сказать, но ничего толком… только сказал, что сделал поразительное открытие… неизвестный вариант портрета «Неизвестной» Крамского…
В глазах полицейского появилась тоска.
– Гена был уверен в подлинности полотна… но предавать свою находку огласке не спешил. Хотел выкупить картину у нынешнего владельца. Конечно, не совсем это этично, быть может, не говорить об истинной стоимости полотна, но ничего незаконного… Гена и сам рисковал. Все-таки без полноценной экспертизы сделать заключение невозможно, но, по его словам, все указывало, что он нашел именно оригинал портрета… а та картина, которая была выставлена Крамским, – именно копия… авторская копия…
Полицейский не сумел скрыть зевка.
Скучно ему? Замечательно.
– Но вы картину не видели?
Человек развел руками.
– Увы… не судьба…
… Генке не судьба.
… он не заслужил…
Остаток дня прошел, как в тумане.
Генка умер.
Илья ведь желал ему смерти, тогда, в далеком прошлом. В камере… и потом еще, когда сидел в одиночестве, пытаясь держать лицо, а лицо не держалось. И ему казалось, что все в классе наблюдают за ним, подмечают признаки слабости.
Раскаяния.
Какого, к лешему, раскаяния?
А потом была драка… Драться Илья не собирался, чай, не дурак, чтобы на рожон лезть. Получилось так. Случайная встреча на заднем дворе. Генкино язвительное замечание, брошенное не Илье, но кому-то… Таньке, кажется?
И ее смех.
Она ведь Илье нравилась. Она была красавицей, и красавицей такой осталась, хотя эта красота не вызывала у Ильи больше сердечного трепета и трепета вообще. Но тогда… Он ответил что-то… и Генка снизошел до плевка под ноги… а Илья – до удара в Генкину ухмыляющуюся харю… Разнимали их долго.
Генка грозился исключением.
Илью бы и вправду исключили, но на носу были экзамены и комиссия из Москвы, перед которой никак невозможно было ударить лицом в грязь, а потому скандал замяли. Правда, с тетки взяли слово, что Илья уйдет сам.
Все-таки странно… Генка из тех, кто умеет устраиваться в жизни. Почему же он выглядел так затрапезно? Или просто очередной образ? Маска?
А ему голову размозжили.
Ломом.
Тоже нелепое убийство… Нет в нем ни изысканности, ни даже аккуратности, одна слепая ярость. Лом взяли в школе… Тогда убийство случайно?
Или нет… замок надо было взломать, лом принести… Жаль, Илья не удосужился поинтересоваться, где именно Генку нашли, но сомнительно, чтобы тот выбрал для беседы подсобку. Значит, все-таки предумышленное и… и не настолько, чтобы принести лом с собой.
Может, тот, кто это сделал, изначально не собирался убивать Генку? Вообще не знал, явится ли он на встречу. А увидел и… Генка многим в свое время по нервам потоптался.
Кто-то из своих.
Кто знает про подсобку. Лом. И про то, что ключ от подсобки хранится в тайнике, то есть завхоз полагает этот горшок тайником, но секрет его известен почти всей школе.
Или все-таки не собирались Генку убивать? Припугнуть? Выместить злость… скажем, сломав руку… а получилось вот убийство…
Генку не было жаль совершенно.
Илья постарался выкинуть эту смерть из головы.
А утром вновь позвонила Танька.
– Привет, – сказала она.
– Привет.
Илья бросил взгляд на часы. Начало седьмого… В школе о Танькиной бесцеремонности легенды ходили, и надо же, она не изменилась нисколько.
– Спишь, что ли? – с неудовольствием поинтересовалась она.
– Сплю. – Илья подавил зевок и раздражение.
– На похороны придешь?
– Чьи?
– Генкины.
Спросонья Илья туго соображал. Он вообще ненавидел ранние подъемы, потому как долго не мог прийти в себя, не помогали ни кофе, ни холодный душ. Бодрость, которую дарил последний, заканчивалась как-то быстро, и следом наваливалась усталость, и до вечера Илья ходил, словно вареный.
– Вы же, помнится, приятелями в школе были…