– Ильюшечка. – Танька не пыталась скрыть нервозности. – Ты ничего не чувствуешь?
– Что я должен чувствовать?
Кроме глухого раздражения, которое становилось почти привычным.
– Ну… не знаю… за нами следят.
Бред.
Но, как ни странно, этот бред вписывался в концепцию последних дней. Илья оглянулся.
Пусто.
Улица. Редкие машины. Еще более редкие прохожие. И ничего такого, что могло бы пробудить Танькины подозрения. Однако ее не отпускало. Она вцепилась в руку и повторила:
– Идем же…
Танька потянула во двор, а из него – в другой. Идти пришлось по узким дорожкам, которые покрывал густой слой грязи. Под ногами хлюпало, и в туфлях, что куда как отвратительней, тоже хлюпало.
– Успокойся ты…
– Ильюшечка. – Танька затянула его за угол низенького дощатого домика, который во дворе смотрелся чуждо и предназначение имел неясное. – Да включи ты мозги! Думаешь, тот, кто Генку завалил, с нами церемониться станет? Нет… Он тоже картину ищет, если уже не нашел. А ты тут…
– Я тут, – жестко ответил Илья. – Маюсь дурью я тут. Вместе с тобой. Найми детектива, если тебе так надо, я даже оплачу…
– Дурак.
– Какой есть.
– Когда Крамской выставил свою «Неизвестную», она произвела сенсацию, о ней писали все газеты. Строили догадки, пытались выяснить, кто эта женщина. Все знали, что Крамской писал с натуры. И никогда не скрывал эту натуру… Не в тот раз. Он упрямо молчал, хотя за ответ ему сулили немалые деньги.
Танька, вытянув шею, встала на цыпочки, изогнулась, пытаясь выглянуть из-за угла, и Илья посторонился, хотя и чувствовал себя преглупо.
– Вторая странность. Третьяков. Он скупал все картины Крамского, причем порой, когда продавать их не хотели, завышал цену, поднимал вдвое, втрое, это было сродни одержимости, наверное. Но главное, в его галерее было почти полное собрание работ Крамского. А вот «Неизвестную» он покупать не захотел. Почему?
– Откуда я знаю?
– И третье… После выставки Крамской поссорился с одним весьма благородным семейством, с которым в прежние времена был очень дружен. Что стало причиной ссоры?
– Танька, ты не по адресу вопросы задаешь.
– А вот Генка понял. Догадался. Смотри…
Она толкнула Илью, и толчок оказался силен. Настолько, что Илья вынужден был отступить. Он удержался на ногах, чтобы оказаться нос к носу с Женькой.
Тот от неожиданности отпрыгнул.
Подскользнулся на гнилой банановой кожуре и упал бы, если бы Илья не подхватил.
– Привет, – сказал Илья, пытаясь хоть как-то сгладить неловкость. – Как дела?
Женька нервно дернул плечом. И сам он какой-то… Не такой, как в прошлый раз. Взъерошенный, растрепанный. Волосы реденькие дыбом стоят, куртка нараспашку, дышит тяжело, будто бежал долго.
От кого?
И главное, почему на Илью смотрит почти с ненавистью? Может, конечно, Илья не лучший из людей, но ненависти он точно не заслужил.
– А ты что здесь делаешь? – Женька попятился.
– Да так… гуляю…
– Здесь?
Илья огляделся.
Не самое лучшее место для прогулок. Обыкновенный двор на дне колодца из девятиэтажек. Дома стоят плотно, и во двор этот, надо полагать, даже летом солнце заглядывает нечасто. Сейчас вообще темно и мрачно. И дождь начался.
– Ну… просто… подумал, что дорогу срежу. Заблудился…
– Людка умерла, – сказал Женька, глядя в глаза. И собственные его, укрытые прозрачными стеклышками очков, показались ненастоящими. – Слышал? Голову разбили.
– Слышал.
– Приходили уже?
– Нет.
– А ко мне… Ты один?
Илья оглянулся.
Таньки не было. То есть она должна была быть, за дощатым домиком прятаться, но ее не было. Куда исчезла? А главное, зачем? Вот не отпускало Илью чувство, что используют его втемную. Танька ведет какую-то свою игру, и ладно бы и вправду картину свою искала.
– Один.
– Тогда давай вместе… п-прогуляемся. – Женька и прежде, волнуясь, начинал заикаться, легко, едва заметно, но он сам знал об этом недостатке. И стеснялся. А одноклассники его, чувствуя стеснение, старались вовсю.
Дразнили.
– Если ты не п-против.
– Не против.
Шли молча. Женька глядел на ноги, и Илья тоже глядел на Женькины ноги, подмечая неброские джинсы и ботинки, с виду простые. Но у Ильи тоже такие были, он знал, во что обошлась подобная простота.
– Людку жалко. – Первым заговорил именно Женька. При том, что он остановился, дернулся, оглянулся, будто подозревая, что крадется за ними кто-то.
– Жалко, – подтвердил Илья.
– Как ты думаешь, кто ее?
– Не знаю. Полиция выяснит.
– Да ну? – Женька вдруг поднялся на цыпочки, глядя куда-то за спину Илье. – А по мне, им бы кого виноватым назначить… Все нервы вытянули! Где я был, чего делал, выходил ли куда… не имел ли конфликта…
Илья оглянулся.
Этак недолго и параноиком стать.
– Что с тобой?
– Со мной? – Женька хихикнул. – А что со мной? Ничего со мной! Все хорошо со мной! Чего ты п-прицепился вообще?
– Я?
– Столько лет ни слуху, ни духу… и нате, заявился… а потом Генку убили! Ты и убил!
Женька ткнул пальцем в Илью.
– Больше некому… Кому он мешал, а?
Получилось визгливо, жалко даже, вот только жалеть этого недоумка – а иных слов не находилось – Илья не собирался.
– Прекрати.
– Что прекратить? Ты убил, а посадят меня, да? Хитренький… Думаешь, никто не знает о ваших делах… Генка тебе тогда заплатил за молчание. Хорошо заплатил… А теперь чего, долю свою потребовал, а ты отдавать не захотел? Не трогай меня!
Женька отпрыгнул и руку в карман куртки сунул.
– Не подходи! У меня пистолет есть! Слышишь? Пистолет!
– Слышу. – На всякий случай Илья сделал шаг назад. И руки за спину убрал. Мало ли, с этого ненормального станется и вправду пистолет вытащить.
– Вот! Убирайся!
– Сам убирайся. – Илья не собирался уходить, ему даже стало любопытно, чем закончится эта случайная встреча.
Или не случайная? Может, права была Танька, и за ними следили? Иначе как Женька оказался в этом богом забытом дворе? Он ведь удивился, с Ильей столкнувшись.
– Я… – Женька явно не знал, как быть. Он озирался, пританцовывал, но при том не спешил вытаскивать руку из кармана. Не то пистолет придавал ему уверенности в себе, не то пистолета не было, но Женька отчаянно боялся, что Илья об этом догадается. – Я тут… Я тут по делу!