Любовался издали.
Короб-монитор.
Неподъемный системный блок с кнопкой включения. И магнитофон, через который загружались кассеты. Долго. С премерзким писком, который выматывал нервы: получится ли на этот раз? Или загрузка дойдет почти до финала, чтобы потом сбросить.
Тетка хотела, чтобы Илья занялся чем-то, помимо слесарного дела.
У нее получилось.
И сейчас она бы… одобрила? Или все-таки понадеялась бы на полицию? Вряд ли. Скорее обратилась бы к старым знакомым, которых у тетки имелось великое множество.
При большом увеличении снимок поплыл.
Илью всегда удивлял этот момент – преобразования четкой картинки в наборы цветных пятен.
Некоторое время он пробивался фотографией.
Свадьбы.
Крестины.
Потом захотелось другого… да и программирование увлекло. Потом оказалось, что за эту работу, которую тетка и работой-то не считала, неплохо платят. Потом… потом получилось создать пару-тройку интересных программ.
Фирму свою.
Тетка умерла, когда жизнь Ильи только-только наладилась, и как ему показалось, умерла с немалым облегчением, будто только эта миссия – забота о чужом ребенке – и удерживала ее в жизни.
Мысли о тетке не отвлекали, напротив, сознание словно бы разделилось. Одна часть, рациональная, сосредоточилась на снимке. Она работала не то чтобы вдохновенно, скорее уж методично, четко анализируя каждое треклятое пятно.
Убрать лишние.
Осветлить.
Навести резкость.
Оценить результат.
Вторая часть не мешала. Она была вне времени, думая обо всем и сразу.
Почему Вера?
У нее есть своя маленькая тайна. Или не маленькая.
Нет, если случайно, то зачем Генка прислал эти снимки?
Зачем он вообще прислал пакет?
С делом ясно – напомнить… Статья – шантаж, хотя и вялый какой-то, неубедительный. А вот снимки – другое. Снимки – это игра, вернее, приглашение в игру… Если ты такой умный, то отыщи ее.
Картину.
Именно.
Вызов.
Илья посмел добиться большего, чем старый друг и давний недруг… а простить такое – не в Генкином характере.
Значит… картина все-таки существует? Нет, в том, что она существует как некий физический объект, Илья ни секунды не сомневался, но вот существует ли картина настоящая, за авторством Крамского?
Рациональная часть сознания отказалась отвечать на вопрос: недостаточно данных. Зато с фотографией она закончила.
Чуда не произошло.
Нет, снимок стал четче. Ярче. И теперь заметно было, что обои выгорели, а вода в графине мутна и неприятна. Что картина висит в старой раме и сама-то потемнела, как и рама…
В зеркале отражалась она.
И еще человек, которого Илья узнал сразу, пусть и лица этого человека разглядеть было невозможно. Уж больно несуразной была его фигура. Короткие ноги в узких брюках и объемный торс. Будто воздушный шар на палочке…
И шляпа эта.
В этой же шляпе он явился на похороны.
– Интересно, – сказал Илья, откидываясь в кресле.
Васечкин обитал в старом военном городке. Когда-то городок этот был как раз-таки новым, и квартиру в пятиэтажном доме чешской планировки мечтали получить многие. Об этих квартирах ходили вовсе невероятные слухи, будто бы у них и кухни преогромные, и комнаты просторные, и полы с потолками равнять не надо.
Как бы там ни было, но за прошедшие годы городок утратил лоск. Дома стали будто бы ниже и вовсе облик имели до крайности неказистый. Крашеные в темно-зеленый, защитный цвет, они смыкались углами, образуя затейливый лабиринт дворов.
Илья нужный семнадцатый дом искал с полчаса, и обнаружился тот между третьим и двадцать седьмым номерами.
В подъезде пахло хлоркой, да и сам этот подъезд был на удивление чистым, ухоженным. Даже ковровая дорожка имелась, хоть и старенькая, но тщательно выметенная. Подниматься пришлось по лестнице, от чего Илья несколько отвык, и этажа после четвертого с неудовольствием отметил одышку.
Дверь открыла женщина в бигуди.
– Чего надо? – спросила она недружелюбным голосом.
Илья окинул взглядом фигуру, несколько поплывшую, чего не скрывал короткий халатик, пестревший многими пятнами. В руке женщина сжимала поварешку.
– Мне бы Леньку. Васечкина.
– Ле-еньку?! – протянула женщина, и в голосе ее прорезались визгливые ноты. – Леньку ему! Васечкина! А нету Леньки!
Наверное, когда-то она была красива, броскою красотой, которая быстро сгорает. Сейчас от той красоты остались пухлые губы да темные глаза. И глаза эти женщина подводила густо, чтобы казались они еще больше, еще темней.
Получалось жутковато.
– Всем вам Леньку подавай… а нету его! И брать у нас нечего! Слышишь?! Не-че-го!
Это она прокричала в лицо Илье, а потом дверь захлопнула, громко, демонстративно.
Илья надавил на кнопку звонка. Что бы здесь ни происходило, но он должен поговорить с Ленькой.
– Уходи! – взвыли из-за двери.
– Послушайте… Вы меня за кого-то не того приняли! Я одноклассник!
– Чего?
– Одноклассник Ленькин… Мы на встрече встретились… – Глупо звучит, но тем не менее правда. – Мне нужно с ним поговорить…
Женщина молчала.
И дверь открывать не спешила. Но и не уходила – Илья слышал, как скрипит пол под тяжестью ее.
– Не надо нам одноклассников! Никаких не надо! – Она кричала в дверь, и со злостью непритворной. – Хватит, один уже приходил… посидел… обещал денег заплатить… а дал фигу… нету Леньки!
– Кто приходил?
Илья с трудом сдерживался, чтобы не пнуть дверь.
– А я почем знаю? Ленька сказал, что одноклассник… бутылку принес… алкашина… и Ленька алкашина… за бутылку родину продаст! Так что убирайся! Не знаю я, где он шляется… А встретишь, так и передай, что видеть его не желаю! Пусть катится на все четыре стороны…
Этакого поворота Илья не ожидал. Почему-то представлялось все просто: съездить к Леньке, поговорить… и загадка перестанет быть загадкой. Васечкин откроет тайну, какую, правда, Илья не знал, но эта тайна позволит расставить все по своим местам.
Он вышел из подъезда.
И что дальше?
Наверное, он так бы и стоял, пока не надоело, а как надоело бы, то и вернулся бы домой. Или Таньке позвонил, глядишь, для разнообразия и ответила бы она на звонок, шантажистка чертова. Ее бы тряхнуть хорошенько, она явно знает больше, чем говорит.