Мы патрулируем территорию… мы с сыном… потому что весь смысл не в войнах, не в сексе, а в этой кошмарной, благородной и безнадежной битве с Озом, Великим и Узясным. Мы с сыном патрулируем территорию, в нашем белом микроавтобусе, под ослепительно синим небом Флориды. И красная лампочка на приборной панели прикрыта, но она замигает, если кому-то понадобится наша помощь… и никому, кроме нас, не нужно об этом знать, потому что земля в человеческом сердце, она еще тверже; человек растит что может… и заботится о посевах.
С такими тревожными, полусонными мыслями Луис Крид погружался в сон, отключая все линии связи с реальностью, одну за другой, пока мысли не стихли и усталость не затянула его в черное забытье без сновидений.
Перед самым рассветом на лестнице раздались шаги. Они были медленными, неуклюжими, но целеустремленными. Тень скользила среди теней в коридоре. Вместе с ней пришел запах — зловоние. Луис, даже в таком крепком сне, застонал и перевернулся на другой бок, прочь от этого запаха.
Тень неподвижно застыла на пороге спальни. Потом вошла внутрь. Луис лежал, уткнувшись лицом в подушку. Белые руки протянулись из темноты, раздался слабый щелчок. Это открылся замок черной сумки, стоявшей у кровати.
Перебираемые принадлежности тихонько стукались друг о друга.
Руки рылись в сумке, безо всякого интереса отодвигая в сторону лекарства, ампулы и шприцы. Вот они нашли, что искали, и схватили предмет. В первых бледных лучах рассвета сверкнула серебристая вспышка.
Тень вышла из комнаты.
Иисус же, скорбя и стеная в сердце своем, пришел ко гробу. То была пещера, и камень лежал на ней. Иисус сказал:
— Отнимите камень.
Сестра умершего, Марфа, сказала:
— Господи, он, должно быть, уже смердит, ибо четыре дня, как он во гробе.
Помолившись, как должно, Иисус воззвал громким голосом:
— Лазарь, иди вон!
И вышел умерший, обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами, и лицо его было обвязано платком.
Иисус сказал им:
— Развяжите его, пусть идет.
Евангелие от Иоанна (парафраз)
— Я только сейчас сообразила! — истерически сказала она. — Почему же я раньше о ней не подумала?! Почему ты не подумал?!
— О чем не подумал? — не понял он.
— У нас есть еще два желания, — отозвалась она. — Мы использовали только одно.
— Тебе этого мало? — яростно рявкнул он.
— Нет, — торжествующе сказала она. — Мы загадаем второе желание. Скорее найди ее и загадай, чтобы наш мальчик ожил.
Уильям Джекобс. Обезьянья лапа
58
Джад Крэндалл проснулся, резко вздрогнув всем телом и едва не свалившись со стула. Он не знал, сколько спал; может, пятнадцать минут, а может, и три часа. Он взглянул на часы: пять минут пятого. У него было стойкое ощущение, что в комнате что-то переменилось, как будто все слегка сдвинулось с места. Спина ныла, как это бывает, когда засыпаешь сидя.
Старый дурень, что ты натворил?!
Но он понимал, в чем тут дело; в глубине души он все понимал. Дело не в нем самом. Он не просто заснул в дозоре; его усыпили.
Эта мысль напугала его, но еще больше его напугало другое: почему он проснулся? Ему казалось, он слышал какой-то звук, какое-то…
Он затаил дыхание и прислушался, стараясь хоть что-то различить сквозь грохот сердца.
Звук действительно был, но другой — не тот, что его разбудил. Тихий скрип двери.
Джад знал все звуки в своем доме: как скрипит каждая половица и каждая ступенька на лестнице, как ветер свистит в водосточных трубах, когда разгуляется в полную силу, как это было сегодня ночью. Он узнал этот звук. Это открылась тяжелая входная дверь между верандой и прихожей. Как только Джад это понял, он сразу вспомнил звук, который его разбудил. Скрип пружины сетчатой двери, ведущей на веранду.
— Луис? — позвал он без особой надежды. Это не Луис. Что бы там ни было, оно пришло наказать старика за тщеславие и гордыню.
Звук шагов в коридоре. Шаги медленно приближались к гостиной.
— Луис? — Джад попытался позвать еще раз, но сумел выдавить лишь слабый хрип, потому что теперь он почувствовал запах того, что пришло в его дом под конец ночи. Грязный запах — зловоние отравленных, гниющих болот.
Джад различал в темноте очертания предметов: гардероб, сервант, высокий комод, — но лишь очертания, без деталей. Он попытался подняться на ватных ногах. В голове билась всего одна мысль: что ему нужно время, он уже слишком стар, чтобы вновь встретиться с этим без подготовки, Джад хорошо помнил кошмар с Тимми Батермэном, а ведь он тогда был моложе.
Дверь распахнулась, впустив в комнату тени. Одна из теней была плотнее остальных.
Господи, как же воняет.
Шаркающие шаги в темноте.
— Гейдж? — Джад наконец смог подняться. Краем глаза он заметил аккуратный завиток пепла на донце пепельницы. — Гейдж, это ты…
В ответ раздалось омерзительное мяуканье, и Джад на мгновение похолодел. Это не сын Луиса, восставший из мертвых. Это какое-то другое чудовище.
Нет. Не чудовище.
Это Черч, припавший к полу в дверях. Его глаза тускло светились, как залепленные грязью фары. Потом взгляд кота сместился и обратился к тому, что вошло в комнату вместе с ним.
Джад начал пятиться, пытаясь собраться с мыслями, пытаясь сохранить рассудок в присутствии этой кошмарной вони. В комнате сделалось холодно — тварь принесла с собой стужу.
Джад споткнулся и чуть не упал — это кот путался у него под ногами, терся о них и мурлыкал. Джад отпихнул кота ногой. Тот оскалил зубы и зашипел.
Думай! Думай, ты, старый дурень, может быть, еще не поздно, даже сейчас — еще не поздно… оно вернулось, но его можно убить еще раз… если ты сможешь… если сможешь придумать, как…
Он пятился в сторону кухни и вдруг вспомнил, что в ящике рядом с раковиной лежит топорик для рубки мяса.
Джад уперся спиной в дверь кухни и открыл ее ногой. Тварь, пробравшаяся к нему в дом, все еще оставалась неразличимой, но Джад слышал, как она дышит. Он видел белую руку, которая раскачивалась в темноте; в этой руке что-то было, но Джад не мог разглядеть, что именно. Он вошел в кухню, дверь закрылась за ним, и только тогда Джад развернулся и бросился к шкафчику, где лежали ножи. Рывком выдвинув ящик, он нащупал деревянную рукоятку топорика. Схватил его и повернулся обратно к двери; даже сделал два шага в ее направлении. Он все-таки собрался с духом.
Помни, это не ребенок. Оно может кричать и хныкать, когда поймет, что ты его раскусил; оно может расплакаться. Но тебя это не одурачит. Тебя и так одурачили столько раз, старый пень. Это твой последний шанс.