Рэйчел поднялась на крыльцо и открыла сетчатую дверь на веранду. Хотела позвонить в звонок у второй двери, ведущей с веранды в дом. Она была очарована этим звонком, когда Луис в первый раз привел ее в гости к Крэндаллам; нужно было повернуть его по часовой стрелке, и он издавал громкий, но мелодичный звон, старомодный и очень приятный для слуха.
Она потянулась к звонку, но тут ее взгляд скользнул по полу веранды. Рэйчел нахмурилась. На коврике виднелись грязные следы. Оглянувшись, Рэйчел увидела, что следы вели от передней сетчатой двери к двери в дом. Очень маленькие следы. Детские, судя по виду. Но она ехала всю ночь, и дождя не было нигде. Ветер — да, но не дождь.
Она долго смотрела на эти следы — слишком долго — и вдруг поймала себя на том, что ей приходится чуть ли не заставлять себя повернуть звонок. Она прикоснулась к нему… и отдернула руку.
Я просто боюсь, что может получиться неловко. В такой тишине он зазвонит очень громко. Может, Джад все же лег спать, и звонок его разбудит…
Но она боялась вовсе не этого. Плохие предчувствия и смутные страхи не отпускали ее с тех самых пор, когда она поняла, что засыпает за рулем, однако этот новый, пронзительный страх был связан с маленькими следами на полу. Следами того же размера…
Рэйчел попыталась прогнать эту мысль, но ее разум был слишком усталым, слишком медленным.
…что был у Гейджа.
Прекрати, слышишь? Немедленно прекрати.
Она подняла руку и крутанула звонок.
Он прозвенел даже громче, чем ей запомнилось, и на этот раз его звук был вовсе не мелодичным — в тишине он напоминал хриплый, сдавленный вопль. Рэйчел отскочила от двери, издав нервный смешок, хотя ей было совсем не до смеха. Она ждала, что сейчас с той стороны раздадутся шаги Джада, но он все не шел и не шел. В доме по-прежнему было тихо, и пока Рэйчел решала, стоит ли позвонить еще раз, из-за двери донесся звук, который она меньше всего ожидала услышать здесь.
Мяу… Мяу!.. Мяу!
— Черч? — спросила она, озадаченная и испуганная. Придвинулась поближе к двери, но не смогла заглянуть внутрь. Стекло было закрыто белой занавеской. Работа Нормы. — Черч, это ты?
Мяу!
Рэйчел нажала на ручку двери. Дверь была не заперта. Черч сидел на полу в прихожей, аккуратно обернув лапы хвостом. Его шерсть была испачкана чем-то темным.
Грязь, подумала Рэйчел, но потом увидела, что капельки жидкости на усах Черча были красными.
Кот поднял лапу и принялся ее вылизывать, не сводя взгляда с Рэйчел.
— Джад? — позвала она, встревожившись по-настоящему. И шагнула внутрь.
Ответом была тишина.
Рэйчел попыталась собраться с мыслями, но в голову лезли только воспоминания о Зельде — яркие образы, путавшие все мысли. Зельда с ее скрюченными руками. Зельда, которая, когда злилась, иногда билась головой о стену — обои в том месте были разодраны, штукатурка под ними крошилась. Сейчас было некогда думать о Зельде. Сейчас, когда Джад, возможно, нуждался в помощи. А вдруг он упал? Он же совсем старый.
Думай об этом, а не о детских кошмарах, в которых Зельда выскакивала из шкафа и набрасывалась на тебя с этой жуткой усмешкой на черном лице, о кошмарах, в которых ты забираешься в ванну, а Зельда смотрит на тебя из сливного отверстия, о кошмарах, в которых Зельда прячется в подвале за печкой, в которых…
Черч открыл пасть, показав острые зубы, и снова издал это жуткое мяу!
Луис был прав, не надо было его кастрировать, он с тех пор стал каким-то другим. Но Луис говорил, что после кастрации у него пропадут все агрессивные инстинкты. Вот здесь он ошибся, Черч продолжает охотиться. Он…
Мяу! — снова Черч. Потом он развернулся и бросился вверх по лестнице.
— Джад? — позвала Рэйчел еще раз. — Вы наверху?
Мяу! — Черч подал голос с верхней ступеньки, словно подтверждая догадку Рэйчел, а потом исчез в коридоре.
Как он вообще здесь оказался? Джад впустил его в дом? Но зачем?
Рэйчел нерешительно переминалась с ноги на ногу, не зная, что делать дальше. И хуже всего было ощущение, что все это… все это как бы подстроено, словно что-то толкает ее сюда, хочет, чтобы она находилась здесь и чтобы…
А потом сверху донесся стон, глухой стон, исполненный боли, — голос Джада, да, несомненно, голос Джада. Он упал в ванной, может быть, обо что-то споткнулся, может быть, сломал ногу или даже бедро, кости у стариков хрупкие. Господи, девочка, о чем ты думаешь, топчешься тут на месте, а ему нужна помощь, Черч весь испачкан в крови, да, в крови, Джад ранен, а ты стоишь тут столбом! Что с тобой происходит?!
— Джад!
Сверху снова донесся стон, и Рэйчел бросилась к лестнице.
Она никогда раньше не поднималась наверх в доме Крэндаллов. Единственное окно в коридоре выходило на запад, на реку, и там еще было темно. Сам коридор был прямым и широким. Отполированные деревянные перила мягко поблескивали в полумраке. На стене висела картина с Акрополем, и
(это Зельда, все эти годы она охотилась за тобой, и теперь ее время пришло, открой дверь, она будет там, с ее искривленной, скрюченной спиной, пахнущая мочой и смертью, это Зельда, ее время пришло, она все-таки до тебя добралась)
стон раздался снова, из-за второй двери справа.
Рэйчел направилась к этой двери, ее каблуки стучали по дощатому полу. Ей казалось, она проходит сквозь какое-то искривление — искривление не времени или пространства, а искривление размера. Она уменьшалась. Картина с Акрополем поднималась все выше и выше, и если так пойдет дальше, то скоро стеклянная дверная ручка окажется на уровне ее глаз. Она протянула к ней руку… но не успела коснуться ее, как дверь распахнулась.
Там стояла Зельда.
Сгорбленная и скрюченная, она и вправду превратилась в карлицу ростом не больше двух футов; и почему-то на Зельде был тот самый костюмчик, в котором похоронили Гейджа. Но это действительно была Зельда, ее глаза горели безумным весельем, а лицо — лихорадочным багровым румянцем, и Зельда кричала: Я все же пришла за тобой, Рэйчел, я согну твою спину, и она будет как у меня, и ты никогда больше не встанешь с постели, никогда больше не встанешь с постели, НИКОГДА БОЛЬШЕ НЕ ВСТАНЕШЬ С ПОСТЕЛИ…
У нее на плече сидел Черч, и лицо Зельды вдруг поплыло и изменилось, и Рэйчел с ужасом поняла, что это была никакая не Зельда — как она могла так ошибиться?! Это был Гейдж. И его лицо было вовсе не черным, а просто испачканным. Испачканным грязью и кровью — и распухшим, словно его сначала разбили, а потом собрали обратно грубыми, равнодушными руками.
Она выкрикнула его имя и протянула к нему руки. Он подбежал к ней и обнял одной рукой, а вторую держал за спиной, словно пряча букет цветов, сорванных в чьем-то чужом саду.
— Я принес тебе кое-что, мамочка! — закричал он. — Я принес тебе кое-что, мамочка! Я принес тебе кое-что, я принес кое-что!