— Я в порядке, — заверил он Стива. — Мне пора ехать.
— Если ты сможешь взять себя в руки и помочь жене и дочери, — ответил Стив, вытирая глаза рукавом пиджака, — ты и себе тоже поможешь. Вам троим надо пройти через это вместе, Луис. Только так. Другого способа нет.
— Да, — согласился Луис, и у него в голове снова возникла картина случившегося, только на этот раз он прыгнул чуть дальше и сумел ухватить Гейджа за полу куртки, и ничего этого не было.
Когда в Восточном зале случилась та страшная сцена, Элли сидела дома с Джадом Крэндаллом и бесцельно — и молча — передвигала по доске «Монополии» свою фишку. Она бросала кубик одной рукой, а в другой по-прежнему держала фотографию Гейджа на санках.
Стив Мастертон решил, что Рэйчел можно пойти на дневное прощание — в свете того, что случилось потом, он тысячу раз пожалел о своем решении.
Гольдманы прилетели в Бангор этим утром и остановились в гостинице. До полудня отец Рэйчел успел позвонить четыре раза, и Стиву пришлось разговаривать со стариком очень твердо, а на четвертом звонке — чуть ли не угрожающе. Ирвин Гольдман хотел приехать и заявил, что все псы ада не удержат его вдали от дочери, когда она в нем нуждается. Стив ответил, что сейчас Рэйчел нужен покой, что у нее шок, и ей надо прийти в себя перед тем, как отравиться на церемонию прощания. Не знаю насчет псов ада, сказал он, но знаю одного американского фельдшера шведского происхождения, который твердо намерен никого не пускать к Рэйчел, пока она сама не найдет в себе силы появиться на публике. После дневной церемонии прощания, сказал Стив, он с радостью препоручит Рэйчел заботам родных и близких. Но сейчас ее надо оставить в покое.
Старик обругал его на идише и бросил трубку. Стив опасался, что Гольдман все равно приедет, но тот, очевидно, решил подождать. К полудню Рэйчел чуть-чуть полегчало. По крайней мере ее восприятие времени восстановилось, и она пришла в кухню посмотреть, нет ли там сандвичей или еще чего-нибудь съестного. «Потом все, наверное, приедут сюда?» — спросила она Стива.
Стив кивнул.
Колбасы или холодной говядины в доме не было, но в морозилке нашлась индейка, и Рэйчел положила ее оттаивать на подставку для сушки посуды. Через пару минут Стив заглянул в кухню и увидел, что Рэйчел стоит возле раковины и плачет, глядя на тушку индейки.
— Рэйчел?
Она обернулась к нему.
— Гейдж очень-очень любил индейку. Особенно белое мясо. Мне просто подумалось, что он уже никогда не съест ни одного кусочка индейки.
Стив отправил ее наверх одеваться — последний тест на способность владеть собой, — и когда она спустилась в гостиную в простом черном платье с поясом и маленькой черной сумочкой (вечерней, на самом деле), Стив решил, что с ней все в порядке, и Джад с ним согласился.
Стив отвез ее в город. Он стоял вместе с Суррендрой Харду в вестибюле Восточного зала, наблюдая за тем, как Рэйчел, словно призрачное видение, движется по проходу к утопавшему в цветах гробу.
— Как оно, Стив? — тихо спросил Суррендра.
— Очень хреново, — хрипло ответил Стив. — А ты как думал?
— Так и думал, — вздохнул Суррендра.
На самом деле неприятности начались еще на утренней церемонии, когда Ирвин Гольдман отказался пожать руку своему зятю.
При виде стольких друзей и родных Луису волей-неволей пришлось встряхнуться, выбраться из паутины шока и включиться в происходящее. Он дошел до той стадии переживания горя, когда человек делается уступчивым и покладистым, о чем хорошо знают владельцы похоронных контор и вовсю этим пользуются. Луис чувствовал себя фишкой, которую чья-то невидимая рука передвигает по игровому полю.
Перед Восточным залом располагался небольшой вестибюль, где можно было покурить и посидеть в мягких глубоких креслах. Кресла выглядели так, словно их приобрели на распродаже имущества в каком-нибудь разорившемся старом английском клубе. Перед входом в траурный зал стоял невысокий металлический пюпитр — черный с золотой гравировкой, — на нем была маленькая табличка с простой надписью: «ГЕЙДЖ УИЛЬЯМ КРИД». Если пройти чуть дальше в глубь этого просторного белого здания, обманчиво напоминавшего старый уютный дом, можно было обнаружить точно такой же вестибюль перед Западным залом, где надпись на табличке у входа гласила: «АЛЬБЕРТА БЕРНЕМ НЕДО». В задней части здания, выходившей на реку, располагался еще один зал, который так и назывался: Зал-С-Видом-На-Реку. На пюпитре слева от двери не было никакой таблички; в этот вторник Зал-С-Видом-На-Реку пустовал. Внизу были выставлены образцы гробов, каждую модель освещал крошечный прожектор, закрепленный на потолке. Если посмотреть вверх, запрокинув голову — что Луис и сделал, и владелец похоронной конторы неодобрительно нахмурился, — эти прожекторы были похожи на стайку странных животных, примостившихся под потолком.
В воскресенье, на следующий день после гибели Гейджа, Луис поехал выбирать гроб, и Джад поехал вместе с ним. Они спустились вниз, но вместо того чтобы сразу идти в зал с образцами, Луис, пребывавший в прострации, двинулся дальше по коридору, к простой белой створчатой двери типа тех, что соединяют обеденный зал с ресторанной кухней. Джад и владелец похоронной конторы окликнули его в один голос: «Не туда», — и Луис послушно развернулся и пошел следом за ними. Но он знал, что находится за этой белой дверью. Его дядя владел похоронным бюро.
В Восточном зале стояли ровные ряды складных стульев — дорогих стульев, с мягкими сиденьями и спинками. Впереди в небольшой нише наподобие церковного нефа или эркера стоял гроб с телом Гейджа. Луис выбрал модель «Вечный покой» из палисандрового дерева, с внутренней отделкой из бархатистого розового шелка. Владелец конторы одобрил его выбор и извинился за то, что у них нет такого же гроба с голубой отделкой. Луис ответил, что они с Рэйчел никогда не делили цвета на мальчишечьи и девчоночьи. Владелец конторы кивнул. Он спросил, как Луис будет оплачивать похороны. У них существует несколько способов оплаты, и если Луис еще не думал, какой из них предпочесть, можно прямо сейчас пройти в кабинет и ознакомиться…
В голове Луиса вдруг зазвучал радостный голос диктора: Гроб сына достался мне бесплатно, я расплатился купонами «Рэли»!
Как во сне он произнес:
— Я оплачу все кредитной картой.
— Хорошо, — сказал владелец конторы.
Гроб был не более четырех футов длиной — гроб лилипута. Однако за него все равно заломили шестьсот с лишним долларов. Видимо, он стоял на платформе, но ее не было видно из-за обилия цветов, а подходить ближе Луис не хотел. От смешанного аромата всех этих цветов его мутило.
В начале прохода, сразу за дверью в зал, стояла подставка, на которой лежала книга для записей. Там же лежала и ручка, прикованная к подставке цепочкой. Распорядитель похорон велел Луису встать именно здесь, чтобы «принимать соболезнования от родных и друзей».
Родным и друзьям следовало расписаться в книге и оставить свои адреса. Луис никогда не понимал, зачем это надо — с его точки зрения, это был совершенно безумный обычай, — но он не стал спрашивать. Видимо, когда все закончится, им с Рэйчел придется забрать эту книгу домой. Вот оно, настоящее безумие, подумал Луис. У него где-то был школьный альбом, и альбом из колледжа, и альбом выпускников медицинского факультета; был и свадебный альбом с надписью «НАША СВАДЬБА» фальшивой позолотой по искусственной коже, он начинался с фотографии Рэйчел, примеряющей фату перед зеркалом, и заканчивался снимком двух пар туфель перед закрытой дверью гостиничного номера. Был еще детский альбомчик Элли — впрочем, они с Рэйчел быстро устали добавлять туда новые фотографии; этот альбом с его страничками вроде «МОЯ ПЕРВАЯ СТРИЖКА» (добавлен локон детских волос) и «ОЙ!» (добавлена фотография ребенка, плюхнувшегося на попу) казался невероятно милым.