Как ждали они эту весну, как много говорили о ней!
Зима прошла в боях и тревогах, но укрепила защитников города в мысли о том, что бешеный натиск фашистов выдержать они способны. Весна, грезилось им, принесет облегчение. Зазеленеют леса на Мекензиевых горах, и листва скроет от противника блиндажи, ходы сообщения, огневые точки. С моря подует теплый южный ветер, и не так холодно будет нести боевое охранение по ночам. Упадут дожди, правда, не очень обильные, и воды в горных родниках станет больше. Сквозь тучи пробьется солнце, и они улыбнуться ему, веря, что это — солнце их Победы.
Утро 3 марта 1942 года выдалось таким погожим, что усидеть в блиндаже было положительно невозможно. Алексей и Люда собрались позавтракать на свежем воздухе, под чириканье неистребимых севастопольских воробьев. Обнимая жену за плечи, Киценко сидел рядом с ней на поваленном дереве и рассказывал какую-то смешную историю из своего детства. Вражеский артналет на позиции 54-го полка начался внезапно. Огонь вели дальнобойные орудия. Первые снаряды прошелестели высоко над их головой. Второй залп вышел с недолетом. Но третий…
— Ты не устала? — только и успел спросить викинг, как тяжелый снаряд разорвался у них за спиной. Десятки осколков засвистели в воздухе. Получилось, что Киценко прикрыл от них возлюбленную, но сам избежать ранений не смог.
— Больно здесь, — простонал он, схватившись за правое плечо. Кровь выступила на изорванном рукаве его гимнастерки, рука повисла плетью, и бледность начала покрывать лицо младшего лейтенанта.
— Леня, держись! Леня, сейчас я тебя перевяжу! — крикнула она, разрывая санпакет и торопливо обматывая ему плечи и спину бинтом. Белая марля ложилась первым, вторым, третьим слоем, но кровь проступала через них потому, что раны оказались глубокими.
Уложив командира второй роты на одеяло, Павличенко и Седых бегом понесли его к медпункту. По счастью, Лена Палий была на месте, повозка, запряженная парой лошадей, — тоже.
— Куда везти, товарищ старший сержант? — спросил ездовой.
— В дивизионный медсанбат, — отрывисто приказала она.
Борис Чопак знал о ее романе. Павличенко сочла необходимым объясниться с ним. Говорила, что младший лейтенант спас ее от смерти, что не в силах она противиться этому чувству, что он — тот, кого так долго ждала ее душа. Она хотела вернуть молодому хирургу кольцо с александритом, однако он не взял обратно свой подарок.
События Севастопольской обороны, которые сын профессора наблюдал, будучи заведующим хирургическим отделением медико-санитарного батальона № 47, расположенного довольно далеко от передовой, не ожесточили его, а умудрили. Он привык бороться за каждую человеческую жизнь до конца. Однако видел, что война наносит людям слишком жестокие удары и выдержать их может далеко не каждый. Свою отважную возлюбленную, выбравшую не самый легкий путь на этой войне, он жалел. Кто знает, что было бы с ним, окажись он один в темнеющем лесу, под упавшим деревом, с осколком снаряда в спине…
Появлению Людмилы старший лейтенант медицинской службы не удивился. Он сразу понял, что случилось нечто страшное для нее. Лицо снайпера Люды оставалось неподвижно-спокойным. Только слезы безостановочно катились у нее из глаз и падали на светло-оливковую ткань гимнастерки.
— Он тяжело ранен, — сказала старший сержант каким-то глухим, незнакомым Борису голосом. — Если можешь, спаси его…
Алексея Киценко подготовили к операции очень быстро. Борис, одетый в халат и шапочку, с марлевой повязкой на лице и руками, затянутыми в белые резиновые перчатки, заглянул в лицо своего особого пациента. Как опытный хирург он уже умел определять по глазам и мимике больного его состояние и самое главное — остались ли в израненном теле силы для борьбы за жизнь, без которых ему, врачевателю, с задачей не справиться.
«Плохо дело!» — печально подумал Чопак, поймав отстраненный, затуманенный взгляд командира второй роты.
Правую руку пришлось отнять сразу, она держалась на одном сухожилии, плечевой сустав представлял собой кровавое месиво из костей и мышц. Кроме того, семь осколков разной величины попали в спину младшему лейтенанту. Три Борис извлек. Но остальные, пробив межреберное пространство, очутились в легких. Это были травмы, несовместимые с жизнью.
Викинг умер в середине дня 4 марта, на руках у Людмилы. Видя, в каком она состоянии, Борис хотел забрать у Павличенко ее любимый ТТ. Он опасался, что Люда предпримет попытку самоубийства. Пистолет она ему не отдала. Но оцепенение, в котором пребывала сейчас его возлюбленная, внушало молодому хирургу большое беспокойство. Ни плакать, ни говорить она не могла. Отводила глаза и смотрела куда-то вдаль. Сильнейший психологический шок требовалось снять немедленно. Чопак отвел ее в ординаторскую, дал ватку, пропитанную нашатырем, налил полстакана разведенного спирта и заставил выпить.
Алкогольные пары подействовали, она покорно пошла за ним. Борис поместил Людмилу в своей комнате, уложил на постель, накрыл одеялом. Его смена продолжалась, врача ждали другие раненые. Он погладил ее по руке, коснулся губами лба. Павличенко словно очнулась, посмотрела на него с надеждой, как на единственного здесь близкого ей человека, и задала вопрос, который будет мучить ее много дней и ночей:
— Боря, скажи мне, почему это произошло именно с НИМ?..
Похороны состоялись на следующий день на Братском кладбище. Присутствовали все офицеры 54-го полка, свободные от дежурств, его командир майор Матусевич, военный комиссар старший политрук Ефим Мальцев, многие солдаты из второй роты. Комполка сказал короткую, но прочувственную речь. Потом с младшим лейтенантом попрощались его подчиненные. Когда гроб опускали в могилу, прозвучали залпы военного салюта. Мальцев спросил Люду, отчего она не салютует умершему супругу из пистолета.
— Не артистка я, чтоб в воздух стрелять! — услышал он резкий ответ. — Мой салют будет по фрицам. Обещаю уложить еще сотню, не меньше…
Однако исполнение этого обещания пришлось отложить на некоторое время. После гибели Алексея Киценко Люда долго не находила себе места, чувствовала, что нет у нее прежнего душевного равновесия, а с такой ярой ненавистью к врагу выходить на огневую позицию нельзя, не получится точного попадания. Ненависть снайпера должна быть совсем другой: медленной, расчетливой, холодной.
Отчасти ее успокоили письма от родных. Сын Ростислав сообщал новости своей школьной жизни. За диктант по русскому языку у него «отлично», за устный ответ по арифметике — «хорошо». Но больше всего ему нравится учебник «Родная речь» и в нем — рассказ про полководца Александра Васильевича Суворова. Русские всегда побеждают врагов Отечества, иначе и быть не может.
Несколько раз перечитав короткие предложения на разлинованном листе бумаги, заполненном каллиграфическим почерком Моржика, Людимила задумалась. Надо что-то рассказать десятилетнему ребенку о той войне, которая идет сейчас на территории их родной страны. Это небывалая, невиданная прежде война, развязанная гитлеровцами на уничтожение не армии противника, но целого народа. Не напугать бы маленького человечка, не внушить бы ему страх, неподобающий будущему солдату…