Она доедала последнюю креветочную тортилью; солнце, бившее из-за арки, золотило ее волосы. Тереса закурила «Бисонте».
— Я имела в виду не этот риск, — ответила она.
Языков изложил все очень четко. Я не хочу обманывать тебя, Теса, сказал он на террасе бара в Пуэрто-Банусе Каморра, мафия и Н’Дрангета — народ серьезный. С ними можно хорошо заработать, если все пойдет хорошо. Но если что-то не сложится, можно и многое потерять. А с другой стороны у тебя будут колумбийцы. Да. Они тоже далеко не монашки. Да. Хорошо то, что итальянцы сотрудничают с людьми из Кали, а они не такие жесткие, как те выродки из Медельина, Пабло Эскобар и вся эта банда психопатов. Если ты войдешь в дело, это будет навсегда. Невозможно соскочить с поезда на полном ходу. Да. Поезда хороши, когда в них едут клиенты. И плохи, когда в них едут враги. Ты никогда не видела «Из России с любовью»?.. Злодей, который сражается в поезде с Джеймсом Бондом, был русским. И я не предупреждаю тебя. Нет. Я даю совет. Да. Друзья хороши до тех пор, пока… Пока не становятся плохи, перебила его Тереса. И улыбнулась. Языков, внезапно посерьезнев, пристально посмотрел на нее. Ты очень умная женщина, сказал он, помолчав. Ты быстро учишься — всему и у всех. Ты выживешь.
* * *
— А Языков? — спросила Пати. — Он не войдет в это дело?
— Он хитрый и осторожный. — Тереса смотрела, как люди проходят сквозь арку на площадь Ареналь. — Как говорят у нас в Синалоа, у него лукавые мозги: войти-то он хочет, но не хочет сам делать первый шаг. Войди мы первыми, он, конечно, воспользуется этим. Если мы возьмем на себя перевозки, он сможет обеспечивать своим людям надежные поставки и вдобавок держать их под контролем. Но сначала он хочет проверить систему. Итальянцы — это возможность проверить ее и при этом не слишком рисковать. Если все будет работать, он войдет в дело. Если нет, все останется по-прежнему. Он не хочет компрометировать себя здесь.
— Ты считаешь, игра стоит свеч?
— Смотря как пойдут дела. Если будем делать свою работу как надо, это безумные деньги.
Пати сидела, закинув ногу на ногу: серая юбка от «Шанель», бежевые туфли на каблуке. Она покачивала ногой, словно в такт музыке, не слышной Тересе.
— Хорошо. Ты же управляешь всеми делами. — Она склонила голову набок, и вокруг глаз у нее собрались мелкие морщинки. — Поэтому с тобой удобно работать.
— Я тебе уже сказала, что риск большой. Они могут разобраться с нами. С обеими.
Пати рассмеялась так, что официантка, стоявшая в дверях бара, обернулась.
— Мне уже доставалось, не привыкать. Так что решай ты. Ты же моя девочка.
Она опять смотрела на нее тем взглядом. Тереса не ответила. Она допила свой бокал, и от вкуса табака во рту вино показалось ей горьким.
— Ты уже сказала Тео? — спросила Пати.
— Пока нет. Но он приезжает в Херес сегодня, ближе к вечеру. Само собой, придется ввести его в курс событий.
Открыв сумочку, чтобы расплатиться, Пати достала вызывающе толстую пачку банкнот. Несколько упало на пол, и она наклонилась подобрать их.
— Само собой, — отозвалась она.
* * *
Рассказывая подруге о своем разговоре с Языковым, кое о чем Тереса упоминать не стала. Но это кое-что заставляло ее теперь опасливо оглядываться по сторонам, быть особенно внимательной и сохранять ясность мысли. Оно приходило к ней серыми рассветами, которые по-прежнему заставали ее в постели без сна. Ходят слухи, сказал русский. Да. Разные вещи. Один человек сказал мне — тобой интересуются в Мексике. По какой-то причине, которой я не знаю (говоря это, он так и буравил ее глазами), ты возбудила внимание своих соотечественников. Или воспоминание. Они спрашивают, не ты ли та самая Тереса Мендоса, что покинула Кульякан четыре-пять лет назад… Это ты? Продолжай, попросила его Тереса. Языков пожал плечами. Больше я почти ничего знаю, ответил он. Знаю только, что о тебе спрашивали. Друг одного друга. Да. Ему поручили узнать, чем ты занимаешься и правда ли, что дела у тебя идут все лучше. И что, кроме гашиша, ты можешь заняться кокаином. Похоже, у тебя на родине кое-кто беспокоится, что сюда придут колумбийцы. Поскольку твои соотечественники сейчас перекрывают им путь в Соединенные Штаты. Да. А тут еще мексиканка… Хотя это произошло по чистой случайности, они наверняка не слишком рады. Да. Особенно если уже знали тебя. Раньше. Так что будь осторожна, Теса. В этом деле иметь прошлое ни хорошо, ни плохо, если только ты не привлекаешь к себе внимания. А у тебя дела идут слишком хорошо, чтобы ты его не привлекала. Твое прошлое — то, о котором ты мне никогда не рассказываешь, — не мое дело. Да. Но если у тебя с кем-то старые счеты, есть риск, что эти люди захотят их свести.
* * *
Давным-давно, в Синалоа, Блондин Давила катал ее на самолете. Впервые в жизни. Подъехав еще в темноте к белому с желтой крышей зданию аэропорта, они припарковали «бронко», поздоровались с солдатами, которые охраняли уставленную самолетами взлетно-посадочную полосу, и взлетели — почти на заре, чтобы увидеть восход солнца над горами. Тереса вспоминала, как сидела в кабине «Сессны» рядом с Блондином, вспоминала блики нарождающегося света на зеленых стеклах его солнечных очков, его руки на штурвале, рокот мотора, образок святого Мальверде рядом с панелью управления — «Да благословит Господь мой путь и поможет мне вернутца», — перламутровую Сьерра-Мадре, золотые отблески в воде рек и озер, поля с зелеными пятнами марихуаны, плодородную равнину и море вдали. Мир, увиденный в тот рассветный час с высоты распахнутыми от удивления глазами, показался Тересе чистым и прекрасным.
Она думала об этом сейчас, в полумраке номера отеля «Херес». Свет проникал из сада за окном и отражался поверхностью бассейна, прорисовывал на сдвинутых шторах каждую складочку. Тео Альхарафе уже не было, из маленькой стереоустановки рядом с телевизором и видеомагнитофоном лился голос Хосе Альфредо. «Сижу я в дальнем уголке таверны, — пел он. — Под песню, что марьячи заказал». Блондин рассказывал, что Хосе Альфредо Хименес умер от пьянства и свои последние песни сочинял в тавернах, причем их слова записывали его друзья, поскольку сам он уже и писать-то не мог. Эта называлась «Я и воспоминанье о тебе» и, судя по всему, была одной из последних.
Произошло то, что должно было произойти. Тео приехал ближе к вечеру, чтобы получить подпись на бумагах на покупку погребов Фернандес де Сото. Потом они выпили по бокалу, чтобы отметить это событие. По одному, потом по второму и по третьему. Потом они гуляли втроем — Тереса, Пати и Тео — по старому городу, мимо старинных дворцов и церквей, по улицам, на которых то тут, то там попадались ресторанчики и бары. И у стойки одного, когда Тео наклонился к Тересе поднести ей огня, она вдруг ощутила на себе его взгляд — взгляд мужчины. Сколько лет сколько зим, подумалось ей вдруг. Сколько времени уже не было такого. Ей нравился его профиль испанского орла, его руки, смуглые и уверенные, его улыбка, в которой не читалось ни намерений, ни обещаний. Пати тоже улыбалась, но по-другому, словно издалека. Смирившись. Покорившись судьбе. И как раз в тот момент, когда Тереса приблизила свое лицо к рукам мужчины, прикрывавшего ладонью огонек зажигалки, она услышала, как Пати говорит: мне надо уйти, черт, я вспомнила, срочное дело. Увидимся потом. Тереса повернулась было, чтобы сказать: нет, подожди, я с тобой, не оставляй меня здесь, но Пати уже удалялась, не оглядываясь, с сумочкой на плече; и Тереса, глядя, как она уходит, чувствовала на себе взгляд Тео. В этот момент она подумала: интересно, говорили они раньше или нет — он и Пати. Что они говорили Что скажут потом. И, как удар хлыста, ее обожгла мысль: нет. Ни за что. Нельзя смешивать напитки. Есть вещи, которых я не могу себе позволить. Я тоже ухожу. Но что-то внутри, в талии, в животе, удержало ее на месте: мощный, властный порыв, в котором слились воедино усталость, одиночество, ожидание и лень. Ей хотелось отдохнуть. Ощутить кожу мужчины, пальцы, ласкающие ее тело, рот, прильнувший к ее рту. На некоторое время расслабиться, отдаться на волю того, кто будет делать все за нее. Думать вместо нее. Она вспомнила половинку фотографии, лежавшую в портмоне у нее в сумочке. Большеглазую девушку, которую обнимала за плечи мужская рука, а она, отстраненная от всего, взирала на мир так, словно видела его из кабины «Сессны», в перламутровом рассвете. В конце концов Тереса обернулась к Тео — намеренно медленно. И, делая это, думала; какие же они все сволочи. Всегда готовы и почти никогда не задумываются. Она была абсолютно уверена, что рано или поздно одному из них, а может, и обоим придется заплатить за то, чему предстояло случиться.