Но это было еще не самым худшим. Не все его ночи были долгими и одинокими – бывало, до утра у него не находилось другой компании, кроме собственного воображения. Другие ночи были гораздо страшнее. Крики. Погоня. Борьба. Попытки вырваться, дрожащие ресницы. Воспоминания вспыхивали, как вспышки света.

Он открыл глаза. Сквозь прорехи в крыше светили звезды – всего лишь точки в темноте. Вид ночного неба закрывали зазубренные края сломанного металла, местами части кровли провалились. Причиной был и вандализм, и обыкновенное запустение. Место, где он стоял, никто не посещал больше шестидесяти лет, и с тех пор природа успела взять свое. Каждый раз, приходя сюда, он чувствовал благоговение. Трудно предположить, что такое место может найтись в самом сердце города. Казалось, оно вышло прямиком из далекого прошлого. Нельзя не уделить ему внимание. Как символично – за новым и современным скрываются распад и заброшенность, остатки былого великолепия больше никого не волнуют.

Однако находиться здесь было тяжело. Ему не давали покоя тени и яркий лунный свет, проникавший внутрь сквозь прорехи. Те участки, куда падали лучи, казались серыми. В них можно было разглядеть насекомых. Другие же оставались в темноте. Он снова закрыл глаза. Хотелось услышать звуки. Они помогали оживить это место. Одни были близкими, другие далекими. Иногда он слышал легкое царапанье когтей по бетону, но стоило их обладателю добежать до разросшейся травы, и звук затихал. Или хлопанье крыльев – под крышей свили гнезда птицы. Они кружили наверху, поэтому за звуками их полета надо было следить. Иногда они задевали его крыльями, и в волосах оставались грязные перья. При этой мысли его передернуло, и он сосредоточился на других, тихих звуках, которые не могли заглушить доносившийся из-за стен шум. Однако он их слышал. Это были призраки прошлого, здешние кирпичи хранили воспоминания. Шорохи, шаги, сигналы, стук колес, свист, похожий на крик.

Он сделал несколько шагов – лишь для того, чтобы шум отвлек его от этих мыслей. Пальцы задрожали: на него снова нахлынули воспоминания. Нет, сейчас об этом думать нельзя. Он еще не освободился от их власти.

Раздался шум крыльев. Птицы перелетали с места на место и садились на потолочные балки. Он смотрел из стороны в сторону, вскинув вверх фонарь. Сердце быстро билось. Он невольно вздрогнул и рассмеялся, потом вскинул руки и развел их в стороны – здесь его оазис, его владения.

Потом до него донеслись тихие всхлипывания – звуки страха, приглушенные кляпом. Он обернулся. На нее падал пробивающийся сквозь дыру в крыше луч лунного света, похожий на серебристый прожектор. Длинные волосы струились по спине и переливались, точно река. Он сглотнул. Она провела здесь уже почти час, крики сменились приглушенными испуганными рыданиями. Ему хотелось покончить со всем этим, но, глядя по сторонам, он понял, как его сюда тянет. Она принялась раскачивать стул, деревянные ножки стучали по бетонному полу. Он опустил глаза на собственные ноги. Простые, ничем не примечательные коричневые ботинки на бесшумной подошве, в темноте сливавшиеся с серым бетонным полом. Он знал, что произойдет дальше.

Беззвучно ступая, он стал медленно красться вперед, стараясь, чтобы она не услышала. Фонарь был выключен. Особенно их пугало то, что они не знают, чего ожидать. Глаза ее были завязаны плотной полоской темной ткани, врезающейся в кожу. Край намок от слез страха. Между зубов у нее был кляп, маленький кусок ткани, который удерживала на месте тряпица бо́льших размеров, завязанная сверху и плотно обхватывающая щеки.

Но он подбирался поближе, потому что его интересовало нечто другое. Он не обращал внимания ни на кляп, ни на испуганно вздымавшуюся и опадающую грудь. Его внимание поглотили ее волосы. Длинные, темные, густые, потоком спадающие по спине. Он наклонился поближе. Должно быть, она почувствовала его дыхание. Вздрогнула, отпрянула и принялась трясти головой, пытаясь сбросить повязку и разглядеть его. Он протянул руку и, коснувшись пальцами ее волос, ощутил потрескивание статического электричества. Несколько волосков приподнялись. По коже у нее побежали мурашки, он заметил блеск пота. Она всхлипывала и старалась вырваться, стул все сильнее стучал по полу. Он нагнулся к ее уху и прошептал: «Хочешь домой?» Голос прозвучал точно шипение. Сначала она приглушенно вскрикнула, но потом, когда до нее дошел смысл слов, закивала – сначала неуверенно, потом все более энергично, мыча сквозь кляп.

Он поднял глаза и посмотрел на стоявшую у стены фигуру. Дождался кивка, потом полез в карман за ножом. Лезвие было острым. Он нащупал веревку, которой руки были привязаны к стулу, и разрезал ее. Предплечья оказались на свободе, однако запястья все еще были связаны за спиной. Он опустился на колени и разрезал другую веревку, освобождая ее ноги. Теперь она больше не была привязана к стулу, оставались только веревка на запястьях, повязка и кляп.

– Лети, птичка, – произнес он.

Тихо, чтобы она не могла проследить за его передвижениями, он отошел от стула и еще раз взглянул на фигуру у стены, молча спрашивая, все ли делает правильно. Улыбку явно можно было считать утвердительным ответом.

Пора было начинать игру.

Глава 25

Услышав телефонный звонок, Сэм Паркер сразу открыл глаза. Взглянул на Элис. Жена что-то тихо пробормотала во сне и перевернулась на другой бок. Электронные часы показывали шесть тридцать. Сэм хотел было не отвечать – должно быть, опять засекреченный номер, и из трубки снова послышатся крики. Но проверить не помешает – Сэм понимал, что снова уснуть все равно не сможет. Порывшись под одеждой, сброшенной в одну кучу накануне вечером, отыскал телефон. Прежде чем ответить, плюхнулся обратно на подушку.

– Алло, – сонным голосом произнес Сэм.

– Это Мэри Эванс.

Сэм тут же подскочил на кровати, сна ни в одном глазу.

– Пропала еще одна девочка, – сообщила она. – Приезжайте срочно.

И в трубке стало тихо. Сэм потер глаза. Сегодня ночью спал он плохо, из головы не шли мысли о пропавших девочках. У всех длинные волосы, по-детски невинные улыбки. Но слишком долго на эту тему задумываться нельзя, ведь тогда Сэм непременно начнет вспоминать Элли – или представлять, что было бы, окажись на месте жертв его собственные дочери. Нет, так нельзя. В конце концов, это работа, и он должен добросовестно ее исполнять – желательно так, чтобы произвести впечатление на начальство. А собственные воспоминания и страхи только лишат Сэма способности рассуждать здраво.

Элис зашевелилась и обняла его.

– Дай угадаю, – пробормотала она. – Тебя вызывают.

– Извини, – прошептал Сэм, поцеловав Элис в затылок. – Пропала еще одна девочка.

При этих словах Элис отстранилась и приподнялась на локтях. Сэм видел, как она покосилась на дверь спальни, за которой располагались комнаты их дочек.

– Ничего, что тебе дают такие задания? – спросила Элис.

– Конечно, – ответил Сэм, вылезая из-под одеяла и потягиваясь. – За этим я и пошел служить в полицию.