Возвращаешься после очередного «холостого» полета, и хотя понимаешь, что ни в чем не виноват, а все равно осадок неприятный остается. Подходит к тебе техник, чтобы выслушать замечания по работе самолета, а ты не можешь даже в глаза ему смотреть, так стыдно порой становится. Иван ведь днем и ночью у моей машины как пчела крутится. А ведь кормят его, как и всех техников, чем придется, порой удивляешься, откуда у него силы берутся. Отдашь Пичугину после возвращения шоколадку и другие продукты, входившие в бортпаек, – он, бедняга, не знает, как тебя благодарить. Что уж тогда говорить о ленинградцах…
Сидишь в столовой, взял в руки кусок хлеба… и замер, пораженный ужасной мыслью… Ведь, может быть, именно он мог в свое время спасти чью-то жизнь – старика, женщины, а может, ребенка… Но его отдали мне, тем самым обрекая на голод такого же, как и я, человека… Отдали не просто так, не за красивые глаза, а для того, чтобы у меня были силы уничтожать врага… А я… опять вернулся «порожняком»…
В последних числах октября несколько экипажей вновь ушли на поиск вражеских судов на просторах Балтики. Из нашей пятерки друзей, прибывшей в июне в полк, полетели я и Шарыгин. Получив последние напутствия, расходимся от КП к стоянкам своих самолетов. Как и в большинство октябрьских дней, небо закрыто серыми облаками. С самого утра идет дождь, и ледяные струйки, стекающие по шее за шиворот, заставляют меня идти быстрее. Вяло перебрасываюсь несколькими словами с экипажем, но беседа явно не клеится. Разговаривать особо не о чем, да и особо не хочется – невеселое настроение природы помимо желания передается и людям.
Поприветствовав техника, занимаю свое место в кабине. Ощущение, скажу прямо, не самое лучшее – по фюзеляжу барабанит дождь, штрихуя остекление своими полосами. Но вскоре все посторонние шумы утонули в раскатистом реве моторов, и самолет, словно нехотя, начал набирать скорость. Отдельные дождевые линии на лобовом стекле стали сливаться в сплошную плотную пленку, заметно ухудшавшую обзор вперед, и уже на середине полосы какое бы то ни было резкое изображение исчезло, скрытое непроглядной матовой стеной.
Хорошо, имелись на «Бостоне» треугольные форточки справа и слева от лобового стекла, вроде автомобильных, которые я предусмотрительно открыл перед запуском двигателей. Только через них и можно было увидеть землю.
Стрелка высотомера замерла напротив отметки двухсот метров. Выше подниматься нет смысла. А дождь все идет, не подавая никаких признаков своего окончания. Ну ничего, к этому я уже привык и, не хочу хвастаться, даже полюбил летать по приборам. И неудивительно, ведь в такую непогоду вражеские истребители прикованы к своим аэродромам, а для тех из них, кто все же сумел взлететь, мой самолет практически невидим. Спокойно сидишь на своем месте, скользя взглядом по циферблатам…
Постепенно дождь стал сходить на нет, окончательно прекратившись в районе острова Гогланд. Правда, облака никуда не делись, поэтому видимость так и осталась неважной, позволяя просматривать морскую поверхность не далее десяти километров от самолета. Теперь все внимание – поиску цели.
«Ну, давай! – мысленно призываю вражеский транспорт. – Покажись… Хоть на мгновенье!» Но, как и в предыдущих вылетах, лишь пенные барашки волн, тающие в дымке облаков, мелкие островки да иногда проступающие смутные очертания берега… И никаких признаков судоходства…
– Командир, – слышу спокойный голос штурмана, – поворачивай на юг.
– Понял. – И самолет, послушный моей воле, ложится на новый курс.
Вновь уставшие глаза напряженно просматривают морскую поверхность. И вдруг… Слева, спереди, удается различить продолговатый темный силуэт… Все чувства и эмоции, немного убаюканные монотонным полетом, моментально воспрянули, словно сбросив с себя невидимые оковы. Вот он, столь ожидаемый мною момент! Но спешить нельзя, надо получше рассмотреть предполагаемого противника. Ведь вполне возможно, это всего лишь небольшой островок…
К счастью, мои сомнения оказались напрасными. Характерные контуры бортовой линии, довольно массивная палубная надстройка – никакой ошибки быть не может. Это – немецкий транспорт.
– Вижу цель, – сообщаю штурману, – слева и немного спереди, около десяти километров от нас.
«Вот она! Возможно, это будет моя первая победа! Только бы не промахнуться…»
…В теории все достаточно просто и понятно. Снижаешься до тридцати метров и некоторое время идешь параллельно противнику, чтобы выйти в точку начала атаки, затем поворачиваешь самолет в его сторону. При этом все должно быть спланировано так, чтобы сбросить торпеду не дальше полутора километров от цели, иначе транспорт может успеть выполнить соответствующий ситуации маневр уклонения, но и не ближе шестисот метров – тогда торпеда не успеет выйти из «мешка» на заданную глубину и пройдет под днищем атакованного судна, не нанеся ему никакого вреда. Вероятность успеха заметно возрастала при заходе почти под девяносто градусов к его курсу – в этом случае увеличивалась площадь поражения, да и возможностей увернуться от удара становилось поменьше.
Конечно, точно определить размеры вражеского судна, его скорость и расстояние до него было невозможно. Все это делалось «на глазок», для чего требовался достаточно большой опыт, которого у меня в тот момент не было…
Помню, старшие товарищи всегда говорили, что самое главное – скрытно подойти к цели. Удалось – считай, половина победы уже в кармане. Честно сказать, перед вылетом я, молодой летчик, особо не питал никаких иллюзий насчет того, что сумею сделать это. Еще бы, ведь все предыдущие недели мне доводилось наблюдать более или менее значительные повреждения, наносимые нашим торпедоносцам немецкими зенитчиками. Иной раз, глядя на иссеченные осколками плоскости или практически полностью «раздетые» рули высоты и поворота, диву даешься: каким таким невероятным чудом удалось не просто удержать тяжело раненную боевую машину в воздухе, а еще привести ее домой…
Но пока враг не показывает никаких признаков беспокойства. Неужели не заметил… Сердце, дотла сжигаемое нетерпением, бешено колотится, каждый его удар эхом отзывается по всему телу, пульс отбивает последние мгновения, отделяющие меня от броска в сторону цели. «Давай! – торопит меня внутренний голос. – Вот сейчас!» И руки уже было начинали поворачивать штурвал влево, но я успел вовремя одернуть себя. «Рано еще! Слишком рано!» И лишь когда мой самолет поравнялся с немецким транспортом, стало ясно: пора идти в атаку. В это же самое время в наушниках раздался выкрик штурмана: «Давай, командир!»
Стремительный поворот, и самолет несется навстречу цели. Еще там, на земле, слушая рассказы бывалых летчиков, я много раз пытался вообразить себе торпедную атаку так, как будто не они, а я сам находился в кабине крылатой машины. И то, что мне довелось сегодня увидеть, приблизительно соответствовало моим ожиданиям, но с одной лишь существенной разницей – в жизни все происходило гораздо быстрее, поэтому я не всегда успевал выполнять адекватные ситуации действия.
Удивительно, как же быстро увеличивается в размерах вражеский транспорт. Еще до начала атаки он казался безобидной детской игрушкой, а несколько секунд спустя создается впечатление, что бросать торпеду уже поздно и если я сейчас же не отверну в сторону, столкновение неизбежно…