Если монетаризм и вошел в дом 10 по Даунинг-стрит, он был не единственным новым жильцом. Маргарет всегда заботилась о том, чтобы отмежеваться от образа ограниченной дамы, склонной к теоретизированиям, для которой деньги являются всего лишь приличным одеянием, скрывающим лохмотья нищеты общего вида экономики. В палате общин она сказала: «Монетаризм — это всего лишь здравый смысл <…>, это честные деньги; это означает, что деньги опираются на производство товаров и услуг». Что касается «среднесрочной финансовой стратегии», то Маргарет признает, что она, по сути, не функционировала. На 1980 год планировали рост денежной массы на 6–10 процентов, а он скакнул на 18! Но, вообще-то, это было не столь уж важно. Маргарет пишет в мемуарах, что «среднесрочная финансовая стратегия могла повлиять на прогнозы лишь в той мере, в которой люди верили в нашу решимость ее придерживаться. Устойчивость, надежность и доверие зависели от устойчивости и надежности правительства и в последнюю очередь от качества моей собственной политической позиции и от моей верности нашему делу, в чем я никогда никому не позволила усомниться ни на секунду. У меня не было намерений склониться перед требованиями нового подъема экономики; среднесрочная финансовая политика, сначала бывшая всего лишь честолюбивыми чаяниями, превратилась в краеугольный камень политики, увенчавшейся успехом».
Но для этого надо было держаться во что бы то ни стало, присовокупив ко всем упомянутым мерам усиленную власть над государственными расходами и поддержание высокого процента ссуды до тех пор, пока инфляция не стабилизируется. А это становилось делать все труднее и труднее. Многие члены кабинета не понимали, как при наличии трех миллионов безработных можно было держать тесемки денежного мешка завязанными, а замок кошелька — запертым. «Мягкотелые», а именно Джеймс Прайор и Питер Уокер вступили в борьбу. Они полагали, что «порог в три миллиона безработных в политическом смысле переступить нельзя», и предрекали, что вот-вот могут начаться бунты. Иэн Гилмор, не ценивший и не уважавший Маргарет, утверждает, что «она совершенно не сознавала, что рецессия носила глобальный характер, и не отдавала себе отчета в том, что сама создавала внутреннюю рецессию, еще более ужасную». Некоторые эксперты, призванные на помощь, такие, как Йорг Ниханс из Берна, подвергли критике отсутствие «градуализма», то есть теории постепенных реформ: «Если правительство продолжит проводимый сегодня процесс сокращения денежной массы, у вас будет не только рецессия, но и катастрофа». Даже такой близкий Маргарет человек, как Джон Биффен, предложил «сделать паузу». Но Маргарет цеплялась за идею. Хау, Кит Джозеф, Алан Уолтерс, вернувшийся из Нью-Йорка, говорили ей, что нужно время, что экономика не реформируется указами и что рациональное, разумное урегулирование различных вопросов может занять месяцы, если не годы. Деннис, кстати, тоже ей говорил, что она на верном пути.
Маргарет упрекали в том, что она смеется над страданиями безработных. Би-би-си ежедневно показывала закрывающиеся заводы, рабочих в спецовках, кричащих о том, как они ненавидят эту безжалостную женщину, не удостоивающую даже сочувствием людей, обреченных после тридцати лет тяжелого труда на нищенскую пенсию. В старых промышленных районах Северной Англии и Уэльса безработица достигла 20 процентов, а в районе Манчестера — 30. Низшие слои английского общества страдали ужасно.
Пока же Маргарет оставалось только произносить разумные речи и заботиться о своем имидже. В ходе передачи «Ньюс оф зе уорлд» летом 1980 года она постаралась выразить безработным сочувствие: «Я чувствую, что мы с этими безработными близки. Я не знаю, как они живут, не имея работы». Вероятно, это было сказано искренне. На партийной конференции она заговорила о «человеческой трагедии», ибо «достоинство и самоуважение исчезают, когда мужчины и женщины осуждены на безделье». Она признает свое бессилие: «Я не могу творить чудеса». Но в глубине души она считала, что безработные, по крайней мере некоторые из них, тоже ответственны за свое положение. В своих речах она часто приводила в качестве примера отца Нормана Теббита, одного из ее молодых младших министров. Он был безработным в 1930-е годы, но вместо того, чтобы ходить на митинги и демонстрации с членами тред-юнионов, он садился на велосипед и ехал от деревни к деревне, от городка к городку, чтобы найти работу. И всегда находил! Норман неизменно находился рядом с Мэгги, готовый подтвердить, что он никогда не страдал от голода, даже в годы Великого кризиса. В каком-то смысле шоковая терапия, примененная Маргарет, была своеобразным курсом «морального перевооружения» [140] .
Маргарет действительно с удовольствием стала использовать другой имидж, который превосходно сочетался с ее женской сутью, а именно имидж врача. Летом 1980 года в большом интервью, данном журналисту «Таймс», она выступила в роли эскулапа, находящегося у изголовья больного Соединенного Королевства: «Мы приняли все необходимые меры, и дело пойдет на лад <…>. Это как с пациентом: наступает момент, когда он страдает от болезни и принимает лекарство. Какое-то время он страдает и от болезни, и от горького лекарства. Но вы не прервете курс лечения, потому что вы знаете, что прием лекарств необходим для излечения».
Однако тех, кто требовал поворота на 180 градусов, перехода к политике, отмеченной печатью нового оживления экономики при выделении денег из казны, было много. Прошло почти два года, заставивших Хита отказаться от своих добрых старых консервативных принципов, когда была преодолена красная черта и число безработных достигло одного миллиона человек. А Маргарет? «Чего она ждет?» — задавалась вопросом примерно половина членов ее кабинета, полагая, что она приближается к «избирательной катастрофе». После двух лет работы в должности премьер-министра у нее был самый низкий показатель популярности: всего 19 процентов. И вот 10 октября, в Брайтоне, на конгрессе Консервативной партии, она приняла решение «сжечь корабли». Маргарет сыграет в игру, в которой можно выиграть удвоенную ставку или потерять все, но она не сделает резкий поворот на самой середине брода. В то время как в кулуарах волновались и суетились министры, в то время как было даже произнесено имя преемника, некоего Джеффри Риппона, Маргарет завершит свою речь одной из тех исторических формулировок, секретом которых она владела, формулировок, у многих оставшихся в памяти. Приведенная Ронни Миллером в лучшую свою форму, она призвала в свидетели тысячи делегатов и произнесла: «Тем, кто, затаив дыхание, ждет, когда будет произнесена формула, приобретшая известность благодаря средствам массовой информации, — „поворот“, я могу сказать только одно: „Вы можете делать поворот на 180 градусов, если хотите, но учтите, что эта леди не готова изменить курс. Эта леди не поворачивает назад! Я это говорю не только вам, но и нашим заграничным друзьям, а также и тем, кто нашими друзьями не является“». Ее слова были встречены овацией стоя. Основа основ партии вновь торжественно приветствовала Маргарет, возведя ее в рыцарское достоинство. Она теперь могла продолжить проведение своей политики и нанести удар шпагой по «мягкотелым».