Наш самолет в этом потопе пострадал больше всех. Он утонул. Двигатель залило, пришлось его полностью разбирать и перебирать, заменять некоторые узлы. Все металлические конструкции корпуса подверглись коррозии. Обшивка из какого-то редкого материала расслоилась в горячей воде. «Ремонт за свой счет».
– Это диверсия, Дим, – сказал мне тогда Алешка. – Это все Владик натворил. Он отомстил за свои шишки на лбу.
– С чего ты взял?
– А я его один раз видел – он вокруг школы ходил. С какой-то шпаной. И что-то им объяснял. Я только не смог подслушать…
И тут я вспомнил, что однажды поздно вечером на Семена Михайловича напала какая-то шпана, когда он шел к метро. Очень кстати рядом оказался наш участковый. Он, конечно, всех задержать не смог – они разбежались, – но одного все-таки взял. Это был бывший ученик нашей школы, которого выгнали за тупость и кражи.
Участковый его «раскрутил», и тот признался, что нападение на директора было не случайным.
– Нас один мужик попросил. По репе ему настучать. За бабки.
– Какой мужик?
– Не скажу, он меня прибьет. Шибко крутой! Он в ментовке служил. У него все схвачено.
Так хулиган и не назвал этого «крутого мужика из ментовки».
– Это Владик, – сделал вывод Алешка. – Он и школу поджег. Она же, Дим, не сама загорелась! Сто лет не горела – и вдруг загорелась? И воду он напустил. Не сам, конечно. Кого-то подучил, за бабки.
Семен Михалыч насчет потопа тоже похожие подозрения питал. Он вызвал деда Акимыча и стал с ним разбираться. Дед долго придуривался, а потом сознался:
– Один военный приходил, сказывал, что ночью будет эта… продувка системы. И показал, какой крантик отвернуть.
– Отвернул?
– А как же! Раз военный сказал. Говорил – воздух надо выпустить.
– Он тебе заплатил?
– Что ты, Михалыч! Чекушку поставил – вот и вся плата. Невидный военный.
Ну что с него возьмешь? А насчет «одного военного» я тоже догадался. Если Владик – Артошин племянник, а Акимыч – ее дядька, то выходит, что Владик Акимычу приходится кем-то вроде внука. А тот ему – дед.
Дед для внука что хочешь сделает. И без «чекушки».
Вот только Артоша все постаралась повернуть так, будто и пожарик, и потоп – дела наших рук. Хулиганских. «И надо это самолетостроение прекращать немедленно! Пока они всю школу на воздух не подняли».
Но наш полковник Михалыч и в этот раз устоял.
Восьми еще не было, поэтому Акимыч в спортзал еще не поднимался. Мы видели через стекло, как он зевает во всю пасть.
Дверь он уже запер. Отпирая, ворчал:
– Чтоб у меня без пожаров и потопов! Тут вот один военный…
Мы невежливо его недослушали, сбежали по ступенькам в подвал и через секунду уже сидели рядом с Васьком на верстаке и болтали ногами.
– Знаете, ребята, почему я хочу в эту лабораторию попасть? – рассуждал Васек. – Они там очень интересными делами занимаются. А я хочу стать испытателем этих интересных дел. Поработаю у них, разберусь во всем, здоровье поправлю – из меня тот еще испытатель получится!
Я взглянул на Алешку, он толкнул меня локтем в бок.
– Не знаю, не знаю… – Задумчиво так проговорил я. – Как бы не закрыли эту лабораторию.
– С чего бы? – удивился Васек.
– Вокруг нее, – сказал Алешка, – всякие шпионы закрутились.
– Как бабочки возле огня, – добавил я. – Папа как-то случайно сказал, что эту лабораторию будут переводить куда-то в Сибирь.
– Подальше от шпионов, – сказал Алешка. – Они в Сибири вымерзают. Как мамонты.
Тут уж я толкнул его в бок.
– Да вы что, хлопцы! – Похоже, Васек созрел.
И мы ему все рассказали. То есть не сразу все, пока – только половину.
Он спрыгнул с верстака, взволнованно прихрамывая, пометался по комнате, потом выбрал на верстаке самый большой гаечный ключ, взвесил его в руке.
– Пошли! – решительно так сказал.
– Куда? – мы разом спрыгнули с верстака.
– К этому Славке. Я ему врежу по башке, а потом в милицию отнесу.
– Не пойдет, – сказал Алешка.
И мы рассказали Ваську вторую часть истории – нашу задумку.
Васек врубился сразу – летчики быстро соображают. Им в полете долго думать некогда, особенно боевым летчикам.
– Вас понял! – сказал он. – Вы узнаёте, когда он там свою лекцию будет читать, а я тоже на нее напрошусь. И глаз с него не спущу. А если что-нибудь подозрительное замечу – сразу ключом по башке. И в милицию отнесу. Вас понял – перехожу на прием!
– Вы нас не понял, – охладил его Алешка. – Не надо пока по башке, это еще успеется.
Значит, Алешка затеял какую-то комбинацию. И мне показалось, что я не ошибусь, если предположу… Впрочем, об этом – в свое время и в своем месте.
Ну что ж, доска разложена, фигуры на ней расставлены, время пошло – игра началась. Опасная игра.
Ближайшие два дня я провел неплохо. Под теплым и ясным солнцем, с книгой на коленях, рядом с азартными шахматистами.
Похоже, Полпалыч и Слава совсем подружились. Слава стал делать успехи в игре, много рассказывал о жизни в Америке и еще больше говорил о благотворном влиянии литературы на человечество. Возмущался падением его (человечества) интереса к книге.
– Не надо преувеличивать, – неторопливо возражал Полпалыч, переставляя фигуры на доске. – Вот рядом, обратите внимание, уже третий день сидит юный представитель человечества.
– Да, мы с ним немного знакомы, – нехотя отозвался Слава, обдумывая ход. – Он из приличной семьи, а читает наверняка детектив.
– Что ты читаешь, Дима? – спросил меня Полпалыч. – Агату Кристи?
– «Войну и мир». – Я с таким недоумением пожал плечами, словно такой яркий представитель человечества, как я, может читать только проверенную временем классику.
– Вот видите, Слава! – обрадовался Полпалыч. – Вам мат!
Слава скосил на меня глаза и снисходительно спросил:
– И что вы вынесли из этой великой книги? Какие мысли, чувства?
– Разные. – Мне понравился этот вопрос, похожий на допрос. – Глубокие.
– Например?
– Война – это плохо, – ответил я ему назло Лешкиными словами. – Мир – это хорошо. Любовь преодолевает все преграды.
– Лаконично, – похвалил меня Полпалыч. – Но по существу.
– Я вас умоляю! – вырвалось у меня. В переводе эта фраза означала: не все такие умные, как вы, конечно, но и мы не дураки.