Но вот минуло еще двадцать лет. Наступил 1803 год (если я не ошибаюсь, как частенько случается с нами, мертвыми), когда Соединенные Штаты купили Луизиану, прежнюю французскую колонию, и присвоили ей статус территории [227] в составе Североамериканской республики, в результате чего морское судоходство между Новым Орлеаном и другими американскими портами бурно развивалось. При этом Ки-Уэст стал примерно тем же, чем для Средиземного моря был Гибралтар, то есть крайне важным портом. Дело в том, что из-за слабости испанских властей в водах пролива царило беззаконие, там развелось множество морских мародеров, каперов и пиратов. (Как известно, каперы отличаются от пиратов тем, что действуют на основании официального разрешения на грабеж, выданного правительством какого-либо государства.) Все они в равной мере наживались на том, что пролив изобилует рифами, время от времени показывающими морякам свои зубы. Большие галеоны испанцев постоянно напарывались на них, пополняя божьи подводные сокровищницы золотом, которое в былые времена рекою текло как с самой Кубы, так и из других американских владений испанского короля в бассейне Карибского моря. То же самое происходило и с небольшими судами в Мексиканском заливе. Вскоре охота за товарами с потерпевших крушение кораблей превратилась в своего рода спорт — конечно, опасный, но добыча стоила усилий. Вскоре морские искатели приключений почувствовали себя вольготно, и это произошло в конце войны 1812 года. Они уже доплывали до вод Гольфстрима, причем одних интересовала исключительно нажива, другие же предпочитали рыбачить. Именно рыбаки, все как один северяне, первыми поселились на острове Кайо-Уэсо, переиначив это название на свой лад — Ки-Уэст.
В начале двадцатых годов девятнадцатого века, то есть лет за двадцать до нашего приезда, воды вокруг острова Ки-Уэст кишели охотниками за товарами с тонущих кораблей, ловцами морских черепах (правда, главным их пристанищем было поселение Нью-Провиденс на Багамских островах), а также рыбаками, ловившими на блесну и заходившими сюда на небольших специально оборудованных для перевозки живой рыбы судах с Кубы, а зимой даже из северных штатов. Для них эти райские воды сулили немалые прибыли. Если бы не мешали пираты, известные особой жестокостью.
Однажды — помнится, в 1823 году — капитану некой шхуны, захваченной морскими разбойниками у северного входа в пролив, отрубили обе руки по локоть за только то, что бедняга отказался сказать, где спрятаны судовые деньги. Когда же страдалец признался, куда их спрятал, пираты выкололи несчастному глаза, привязали его к гамаку из пеньковых веревок, набили рот надерганной из них паклей, просмоленной и пропитанной скипидаром, которую затем подожгли. Но и это не удовлетворило их кровожадности: изверги взялись за матросов, используя нок-рею в качестве виселицы, потом распяли боцмана, пригвоздив его ноги к палубе, а плечи к румпелю, после чего — просто чтобы доставить себе удовольствие напоследок — выстрелили в судового пса из пушки, отчего любимца команды разнесло на мелкие кусочки.
Да, пираты. Дьяволы, а не люди. Именно из-за них люди не решались селиться на островах. Но пиратам все-таки пришлось убраться из этих мест, когда в 1822 году, то есть через год после того, как Испания продала Флориду новому владельцу — Соединенным Штатам, американский военно-морской флот обосновался на острове Ки-Уэст. Тамошнюю гавань новые хозяева сочли достаточно широкой и глубокой, чтобы сделать ее стоянкой своей «Москитной флотилии» (так ее прозвали островитяне), призванной покончить с пиратством. И эта задача была выполнена. Поражение пиратов казалось мне тем более позорным, что его нанесли суда, носившие имена «Лиса», «Ласка», «Терьер» и «Хорек». Это им как соль на раны. Ну да ничего, так и надо.
Когда выяснилось, что пиратство сходит на нет, обитатели здешних мест стали больше уважать закон и ограничились теми занятиями, что подобают мужчинам. Право собственности на остров переходило от одного владельца к другому, причем всех их звали Хуанами или Джонами, и одинаковые имена, похоже, свидетельствовали об одинаковых устремлениях: этих людей интересовала только прибыль. Посудите сами: в 1815 году остров был подарен доном Хуаном де Эстредо, тогдашним губернатором Флориды, некоему Хуану Салосу за «услуги, оказанные испанской короне»; затем перешел в руки Джона Симантона, купившего его в 1821 году за круглую сумму в две тысячи долларов; Симантон, в свою очередь, выгодно продал свое владение по частям Джону Уайтхеду и прочим джентльменам, носящим те же имена, но разные фамилии — Флеминг, Уорнер, Маунтайн и Стронг, и каждый из них неплохо нажился при этом. Enfin, перечисление имен и сообщения о том, кто как нажился, выглядят столь однообразно, что навевают скуку, non? Конечно, нас это не касается, поэтому я вкратце расскажу о разграблении тонущих грузов.
Спасение товаров с тонущих кораблей — занятие не менее древнее, чем сами рифы. Первое упоминание о том, что здешние туземцы приплыли на лодках, чтобы поживиться товарами с разбитых бурей кораблей, относится к 1622 году. Тогда целая испанская флотилия оказалась выброшенной на подводные камни, которыми изобилуют воды пролива. Однако ловкость и сноровка индейцев, удивительно быстро освободивших корабли от груза золотых слитков, говорит о том, что они уже имели навык в этом деле. Видимо, им и раньше доводилось нырять, чтобы поживиться тем, что упало на дно. Испанские моряки дивились тому, как глубоко умеют нырять индейцы и как долго они способны задерживать дыхание под водой, несмотря на смертельную опасность. Но на что не пойдет мужчина в погоне за золотом.
К тому времени, когда мы прибыли на остров Ки-Уэст, добыча затонувших сокровищ стала главным занятием его жителей. Нужно было очень постараться, чтобы отыскать среди тысячи с лишним здешних обитателей кого-то, кто не занимался бы этим ремеслом. Заправил было немного: эти люди владели большими судами (на острове их имелось около двадцати пяти), а также бесчисленным количеством мелких суденышек. В их собственности находились также необходимые для данного промысла пакгаузы, пристани, верфи, где можно было чинить старые лодки и строить новые, мастерские для изготовления скобяных изделий и парусов — ну и тому подобное. Все эти люди как две капли воды походили на Хаусмана и были сделаны из того же теста, но самого Хаусмана они единодушно ненавидели за его пренебрежение к закону (кто бы мог подумать!). Все они при случае гордо заявляли, что навсегда покончили с пиратским прошлым, и, хотя дело обстояло не совсем так — а иногда и совсем не так, — нельзя не отметить, что подъем утонувшего груза к тому времени уже считался не мародерством, а вполне законными спасательными работами.
Более того, поскольку рифы пролива требовали, чтобы им в жертву приносили по крайней мере одно судно в неделю, а то и чаще, жестокая необходимость вскоре привела к созданию специальных морских судов. Правда, если капитану разбитого корабля или шкиперу судна-спасателя удавалось удержать корабль на плаву (за отдельную плату), то заявление в суд, ведающий спасенным на море имуществом, не направляли, потому что судебное дело «съело» бы значительную часть прибыли. Здание суда кишело, словно клопами, мелкими клерками, агентами страховых компаний и ходатаями в черных костюмах — можно было бы сказать, что они слетались туда, как стервятники, если б эти люди умели летать. Судебного процесса не удавалось избежать, если на спасенный товар заявляли права сразу несколько хозяев. В таких случаях стороны: капитаны, шкиперы-спасатели, владельцы судов и грузов, члены судовой команды, представители владельцев груза, страховщики и прочие заинтересованные лица — представали перед судом, который распределял спасенное имущество на основании соответствующих законов и правил, призванных отделить частную инициативу от простого пиратства. Вот вам пример, то есть выдержка из одного из них: