«Что он с тобой сделал?»
И правда, что сделал со мной Бру? Залезая в гроб во второй раз, я попросила Каликсто повременить с расспросами до той поры, когда мы вернемся в Гавану, в дом Бру. То есть когда я вымоюсь, поем и прочитаю книгу Себастьяны — я по-прежнему не выпускала ее из рук. Пришлось поклясться, что после всего этого юноша непременно получит ответы на все вопросы. Было жестоко с моей стороны так осаживать беднягу, учитывая все случившееся, но я должна была начать жить, прежде чем заговорить — в любом смысле этих слов. Нужно было вернуть себе дар членораздельной речи: несмотря на то, что голос ко мне вернулся, звуки по-прежнему застревали в горле, как крыса в узкой и ржавой трубе. Мы возвратились в дом Бру (птицы алхимика потемнели и словно обезумели, они дико носились кругами над двором в смятении), я зажгла в своей комнате лампу, посмотрела в зеркало, и тогда вопросы Каликсто вновь зазвучали в моей голове. Ведь он не спросил, какие приемы алхимии применял в моем случае Бру. Юноша ничего не знал о Великом делании, ради которого я столько выстрадала. Каликсто просто хотел понять, отчего я так изменилась.
Глядя в зеркало, я сама удивилась и захотела узнать то же самое. Это сотворил со мной старый алхимик или же здесь потрудились мертвецы? Ведь им удалось нечто подобное в прошлый раз, когда я так же лежала среди них.
Ответов не было. Все, что я знала, и все, что я видела, сводилось к одному: я уже не такая, как раньше.
Мои белокурые волосы — единственная моя гордость — сильно отросли. Я заплетала их в косы (когда была Геркулиной) либо собирала сзади в пучок, перевязанный ленточкой из высушенной кожи дельфина (когда стала джентльменом по имени Генри). Однако теперь, mon Dieu, они превратились в буйный поток серебра, льющийся с моей головы! Они сияли, как новенький доллар с монетного двора; они имели необычный оттенок, напоминающий вороненую сталь, так что издали казались почти голубовато-синими. Объяснялось ли это неким световым эффектом? Возможно, потому что моя кожа была невероятно бледной.
Mais helas, non. [151] Никакой свет не мог так подействовать. На чей же счет отнести эти перемены — приписать их алхимии или моему союзу со смертью? Я не была уверена ни в чем. Проще говоря, если в прошлый раз я пробудилась после временной смерти и стала сильнее, а в моих глазах навсегда запечатлелась ведьмовская отметина, то ныне я побелела, как брюхо какой-нибудь рыбины, а мои волосы по-старушечьи поседели. И это не доставило мне счастья. Совсем нет.
Постепенно пришлось смириться с такими переменами. Свою новую львиную гриву я даже начала считать привлекательной, а белизну кожи научилась прикрывать легким загаром. Но тогда, в доме Бру, я подошла к зеркалу и горько заплакала. Не слишком громко, чтобы меня не услышал Каликсто — юноша отправился наверх, на assoltaire, изучить обстановку. Я проклинала алхимика и все, связанное с ним. Но не пыталась ли я тем самым освободиться от чувства вины перед Бру, замурованным на кладбище? Каликсто успел передать мне слова кладбищенского пономаря, отметившего, что никогда еще дела на кладбище не шли так хорошо. Мой друг подслушал их, когда выпивоха пономарь, опершись на лопату, болтал с могильщиком. Он имел в виду, что очень немногие из похороненных там бедолаг улеглись в могилах навечно: время от времени их выкапывали, а участки земли продавали другим, новым умершим. А потому, сказал мне Кэл, они непременно найдут Бру. Рано или поздно. Живым или… ну, или в другом состоянии.
Я привела себя в порядок, то есть помылась и переоделась в мое почти самое лучшее платье, сшитое из изумрудного шелка (платье из болана плохо перенесло пребывание в земле), и поспешила подняться на крышу, чтобы присоединиться к Каликсто. Сделала ли я это с готовностью? Ну, не совсем. Я не знала, как отзовется суровая истина в его сердце, да и в моем тоже. Одним словом, меня беспокоило то, как правда повлияет на нас.
Наступила ночь, с залива подул соленый ветер. Луна была на ущербе, от нее остался лишь узкий серп, но и при таком скудном свете Каликсто продолжал свой обход. Я принесла лампу, и мы стали вместе осматривать самый большой из шатров, где размещалась лаборатория алхимика, служившая ему кумирней. Кэл остановился перед резным алтарем.
— Что это? — спросил он с дрожью в голосе. — Что это такое?
Мой друг имел в виду не только алтарь. Но могла ли я удовлетворить его любопытство? Ведь я сама целых шесть месяцев тщетно искала ответ. Я сказала:
— Алхимия. Тот человек — его звали… его зовут Квевердо Бру. Он занимался… он занимается здесь алхимией.
Я не могла говорить о Бру в прошедшем времени. Иначе я призналась бы самой себе в том, что мы совершили, оставив его погребенным заживо.
— Занимается? — эхом отозвался Каликсто, превращая мой ответ в новый вопрос.
Я лишь развела руками, а затем окинула себя взглядом, скользнувшим вниз, до самого пола, по шелку зеленого платья. Этим я хотела сказать: «Да, он ставил на мне опыты».
— Ты изменилась, — отметил Каликсто, — это верно. Но это… неплохо. Мне так кажется.
Мальчику было нелегко, и кому на его месте было бы легко? Ведь пришло время поговорить начистоту.
Я направилась к палатке — той самой, где Бру принял меня в первый раз. Вскоре мы уже сидели на одном из белых диванов, и между нами оставалось так много места, что в промежутке мог бы с легкостью проскочить разбежавшийся бык. Это пространство быстро усыпали крошки от еды, купленной в «Ла Фелисидад». Мы долго сидели молча, и в мою душу закралось подозрение, что Каликсто еще не стал моим. Что я пока не завоевала его, не ввела в мой собственный мир — мир теней. Что он еще может встать и покинуть меня.
Неудивительно, что в такую минуту я прежде всего подумала о собственной наставнице — о Себастьяне д'Азур, чью книгу я захватила с собой на assoltaire. Эта книга постоянно находилась при мне с того самого момента, когда шесть дней назад Каликсто вложил ее в мои грязные пальцы, но я пока не прочитала ее полностью. Сейчас я отчаянно хотела открыть юноше все мои жуткие тайны, чтобы он остался жить со мной.
Мысли мои беспрестанно устремлялись к моей мистической сестре. Где она? Может быть, ответ лежит у меня под рукой, нужно лишь протянуть руку, взять «Книгу теней» и прочесть от начала до конца? Мне на ум опять приходили слова, сказанные Себастьяной десять лет назад, сразу после того, как она меня спасла. Тогда в них воплотилось все самое страшное и непонятное для меня; но и сейчас мне было бы очень тяжело выслушать их и понять. Да, этими словами Себастьяна ввела меня в мир чудес. Но как их воспримет Каликсто? Ведь он просто стал невольным свидетелем моего ведовства, его не сравнить с одинокой и запутавшейся юной ведьмой, какой я была когда-то пред Себастьяной. Ну что ж, проверим.
— Существует, — начала я, — необъяснимое.
— Скажи мне, — попросил Каликсто, — por favor, [152] чего нельзя объяснить?