В дождливое лето аллигаторы выбирались из нор, расползались по Глейдс, но не в этом году. В засуху норы особенно необходимы.
Яма Дьявола была окружена высокими краями из раскопанной грязи, служившей питательной почвой для рогозы, болотных кувшинок, папоротника, остролиста. Желтые цветы кубышки плавали на поверхности окрашенной кровью воды.
Дьявол поднял голову, издал хриплое раскатистое рычание, вновь уронил ее в воду, словно никак не мог удержать.
— Он ранен, Люк. Тяжело ранен.
Из-за меня, подумала Семели.
Ее терзало чувство вины. Она считала Дьявола неуязвимым, непобедимым, почти сверхъестественным. Оказывается, нет. Это просто огромный уродливый аллигатор, который с удовольствием жил бы как все: нежился в своей норе, ел что попадется, ждал дождей.
Но она ему этого не позволила. Вытащила из уютной норы, вытолкнула из Глейдс в чужой внешний мир. В результате он пострадал. Сильно пострадал.
— Он не может умереть, — пробормотала она. — Не может!
У нее возникло ужасное предчувствие, что со смертью Дьявола отчасти умрет и дух Глейдс. Во всем будет она виновата.
— Это сделал тот самый тип, — заявил Люк, — с которым ты болтала в городе, улыбалась.
— Нет, не он. Я тебе уже говорила. Он не причинил Дьяволу никакого вреда. Это ведьма-старуха... И ее собака.
Семели втайне радовалась, что талисманы старой ведьмы прогнали со двора аллигатора. Видела, как ее мужчина — особенный — встал между своим отцом и Дьяволом. Пришлось бы мимо него добираться до старика, ранить или даже убить, чего ей решительно не хотелось. Впрочем, стало ясно, что он скроен из доброго материала. Это важно.
— Я сказал, мы разберемся со всеми — со старухой, с отцом и сыном — и покончим дело.
— Нет, я тебе говорю: сына трогать нельзя.
— Ладно, — проворчал Люк. — Еще раз сходим к старику... А со старухой что делать?
— Не знаю пока. До нее еще надо добраться, прежде чем что-нибудь делать. Придумаю. Только после огней. Ничто не должно помешать им прийти ко мне.
— Хорошо. А до пришествия что будем делать? Милостыню собирать?
— Нет. Просто будем сидеть и ждать. Зачем нам подаяние, если землеустроители заплатят кучу денег, кончив в полночь работу?
— Вдруг обманут?
— Не обманут. Не уйдут из лагуны, пока не расплатятся.
Не хотелось думать ни о землеустроителях, ни о деньгах, ни о чем, кроме огней. В душе Семели гитарной струной трепетало предчувствие. Огни придут сегодня и будут гореть три дня. Причем в этом году не под водой, значит, ярче, сильней, лучше прежнего.
С сегодняшней ночи жизнь полностью переменится. Наверняка. Точно.
Том смотрел на погодном канале репортажи об урагане «Элвис», продвигавшемся к югу вдоль западного побережья Флориды. Хотя скорость ветра усилилась до 90 миль в час, его по-прежнему причисляли к первой категории. В данный момент никакой угрозы для Флориды.
Когда он допивал чашку кофе, в дверь ввалился вспотевший Джек.
— А я думаю, куда ты делся. — Он немного встревожился, проснувшись в пустом доме, но, увидев стоявшую во дворе машину, предположил, что сын отправился на пробежку. — Горячего кофе, наверно, не хочешь сейчас?
— После душа с удовольствием выпью. От кофе никогда не отказываюсь.
Джек нырнул в ванную, Том сполоснул колбочку французской кофеварки, стал заваривать вторую порцию. Насыпая ложечкой молотый кофе, заметил легкую дрожь в руке. Ощупал чистый бинт на голове. Швы под ним саднят до сих пор. Утром его потрясло отражение в зеркале собственного лица в синяках, с подбитыми глазами. Он так хорошо себя чувствовал, что почти позабыл о наезде.
А теперь не может выкинуть мысли из головы. Кто-то хочет его смерти. Почему?
На прошлой неделе шла спокойная, здоровая, прозаическая, может быть, даже немножечко скучная жизнь. А теперь...
Что стряслось? При таком образе жизни врагов не наживают. Может, произошла ошибка? Его приняли за кого-то другого? Господи помилуй, кому надо его убивать?
Том ломал голову над безответными вопросами до возвращения Джека в свежей футболке и шортах, с гладко зачесанными назад мокрыми волосами.
— Ох, хороший кофе, — вздохнул он, выпив налитую чашку.
— Колумбийский. Думаю приготовить болтунью. Будешь?
— Конечно. И хаш на тосте, и гритс [38] с маслом. Не забудь бисквиты и подливку.
Отец строго взглянул на него.
Джек с улыбкой пожал плечами:
— Слушай, мы же на Юге... По-моему, традиционный здешний завтрак, закупоривающий сосуды, в порядке вещей.
— Что тебе известно о южной кухне?
— В нескольких кварталах от моего дома стоит заведение под названием «Даун-хоум». В Нью-Йорке можно отведать любые блюда.
— Мне сейчас вообще есть не хочется, — проворчал Том. — Когда тебя кто-то преследует, аппетит пропадает. Если бы знать, кто и по какой причине, может быть, было бы лучше. Я до сих пор боюсь...
— Пожалуй, я сумею помочь, — тихо вымолвил Джек.
— Ты? Каким образом?
Зазвонил телефон. С центрального пропускного пункта спрашивали, ожидается ли какая-нибудь посылка.
— Ничего не знаю, — ответил Том. — Минуточку. — Он оглянулся на Джека. — Ждешь посылку?
— Угу, — ухмыльнулся тот. — Уже прибыла? Здорово. Молодец старина Эйб.
Том велел охране пропустить фургон, снова повернулся к сыну:
— Так как же...
Джек прокашлялся.
— Я вчера вечером просмотрел медицинские карты Боргер, Лео и Нойснера...
— Господи, как же это тебе удалось?
— Забрался через окно в клинику.
— Что?
— Ерунда. Подцепил шпингалет и залез. Не волнуйся. Следа на головке снизу никто не заметит.
Том ушам своим не верил. Родной сын взламывает окно, совершает незаконное проникновение... не куда-нибудь — в клинику!
— Ради всего святого, зачем?
— Успокойся. Надо было выяснить, проходил ли кто-нибудь недавно медицинский осмотр, — выяснилось, между прочим, что проходили все трое, — и каковы его результаты.
— Вдруг сработала бы сигнализация или видеокамера засекла? За такие дела в тюрьму можно сесть!
— Если бы меня застали на месте. А я позаботился, чтобы этого не случилось. Сначала проверил — ни камер наблюдения, ни сигнализации. И нашел, что искал: все трое прошли обследование на ура.