– Так ты хочешь сказать, что не убивал императора?! – воскликнул Углов, который наконец уразумел смысл путаных речей письмоводителя Ласточкина. – Что ж ты тогда нам ваньку валял? Зачем говорил, что убил?

– Сказал так, потому что хотел! – исступленно воскликнул подозреваемый. – Хотел, понимаете! Хотел и мог! Сколько раз эту склянку видел – и у Мандта, и у того лакея, Григория! Мог выполнить свой долг, своей рукой отправить тирана на тот свет. А раз хотел, раз имел такое твердое намерение, то все равно как убил. Потому что главное преступление – оно в душе человеческой совершается. Если там черту переступишь, то и в жизни сможешь переступить! Не сегодня, так завтра! Вот я в душе ее и переступил! А в жизни – нет, не смог! И теперь только и остается, что гири с Булыгиным тягать. Развивать мускульную силу и надеяться, что в другой раз, когда подвернется подходящий случай, я не струшу – и убью кого-нибудь из палачей!

В кабинете повисло тяжелое молчание. Степан Ласточкин, выкрикнув все, что годами копилось у него в душе, молчал, тяжело дыша; похоже, он был близок к обмороку. Что же касается двух сыщиков, то они переглянулись раз, переглянулись другой и теперь молчали, обдумывая положение.

Первым нарушил молчание статский советник Углов.

– Скажите, Ласточкин, – произнес он неожиданно мягко, – вы давеча упоминали некоего лакея. Сказали, что видели у него склянку с ядом. Вы, в пылу ваших признаний, случайно не оговорились? Вы действительно видели у лакея склянку с ядом, а не с вином или каким-то бальзамом?

– Склянку? Да, видел, – утомленно пробормотал Ласточкин. – Он на столик ее поставил, а я тут некстати вошел. Он ее враз убрал, но я заметил…

– Вы какого лакея имеете в виду – случайно не Григория Кругликова?

– Ну да, именно его. Хотя я сомневаюсь, что он лакей. Мне кажется, он не тот, за кого себя выдает. Как и я, впрочем…

– Тогда кто же он? Тоже сторонник свободы? Революционер? – с интересом спросил Дружинин.

– Это Григорий-то? – усмехнулся Ласточкин. – Нет, это птица совсем другого полета. Я его как-то раз видел на Дворцовой площади. Он там беседовал с каким-то типом, по виду – совершенным жуликом. Поэтому, когда он сбежал, прихватив царское столовое серебро, я ничуть не удивился.

– Значит, у Кругликова друзья – жулики? – уточнил Углов. – Интересно, интересно… Но вот вопрос: зачем это жуликам давать своему подельнику яд? Зачем уголовникам убивать царя?

– Этого я не знаю, – вяло отвечал письмоводитель. – Как-то не задумывался. Я свою войну вел, а он – свою. И наши тропы не пересекались…

– Значит, все-таки Кругликов… – задумчиво произнес статский советник. – Круг замкнулся… Каламбур, однако…

Глава 23

Было уже далеко за полночь, когда на квартире, которую снимал статский советник Углов с супругой, началось совещание участников расследования. Вел его, естественно, сам статский советник.

– Итак, мы отработали очередную версию, уже пятую по счету, – заявил он. – Нашли и допросили пятого подозреваемого. И снова пустышка! Между тем времени в нашем распоряжении остается все меньше. Можно сказать, совсем ничего осталось – 17 дней. Это, так сказать, минус. Но есть и плюс: у нас имеется очередной подозреваемый, лакей Григорий Кругликов. Кроме того, есть ниточка, которая должна привести нас к фигуранту. Нам известно, что он причастен к питерскому уголовному миру. Вернее, был причастен, потому что Григорий Кругликов у нас числится в самоубийцах…

– Я и раньше сомневался в этом самоубийстве, а теперь, после рассказа письмоводителя, вовсе в это не верю, – заявил Дружинин. – Мне кажется, это явная инсценировка, причем неумелая. Жив наш Григорий!

– Простите, как вы изволили выразиться? – вскинулся поручик Машников. – Какой-то новый термин? Что-то связанное со сценой, я полагаю?

– О, черт! – со злостью воскликнул титулярный советник. – Опять этот… не скажу кто! Слова нельзя сказать!

– Спокойнее, Игорек, спокойнее, – остановил его Углов. – Держи себя в руках. Нам всем, как никогда, необходимо держаться вместе. Всем, понимаешь?

После чего, повернувшись к Машникову, как можно любезнее сообщил:

– Вы совершенно правы, поручик. Титулярный советник употребил новый термин, еще не вошедший в широкое употребление. Инсценировка означает представление, как на сцене. Преступник разыгрывает что-то вроде спектакля, чтобы сбить сыщиков со следа. В данном случае – разыгрывает собственную смерть.

Наступило неловкое молчание. Его нарушила Катя, спросившая у Дружинина:

– А почему, собственно, ты так уверен, что это инсценировка?

– Понимаешь, у этого Григория характер все время меняется, – объяснил титулярный советник. – Словно перед нами не один человек, а несколько. Во дворце, когда я о нем расспрашивал, мне рассказали о спокойном, исполнительном лакее, который трясся над своим сундучком – то ли сбережения в нем хранил, то ли картинки непристойные. Это был один человек. Потом Кругликов сбежал, при этом усыпив другого лакея, поставленного в роли часового, и прихватив столовое серебро царской семьи. Ну, это еще можно было логически объяснить, и мы объяснили. Потом сбежавший лакей оставляет похищенное серебро на берегу канала и пишет предсмертную записку, где просит прощения за содеянное. Тут чувствовалась явная фальшь. Ну не мог лакей так поступить! Однако мы махнули рукой на эту фальшь – нас в то время увлекала «польская версия». А теперь мы узнаем, что у Григория Кругликова еще и склянку видели – предположительно с ядом! И что он общался с кем-то, похожим на жулика. Тут уж совсем чепуха получается! Тут три разных человека!

– Игорь верно говорит! – воскликнула Половцева, внимательно слушавшая товарища. – Я тоже что-то такое чувствовала! И я тоже уверена, что Григорий Кругликов вовсе не утонул в том канале, что он жив!

– Что ж, давайте примем это за рабочую гипотезу, – согласился Углов. – Тогда встает вопрос: как нам выйти на этого бывшего лакея?

– Если Григорий Кругликов вел знакомство с питерским преступным элементом, то он должен быть известен полиции, – уверенно заявил поручик Машников. – Вам надо будет нанести визит петербургскому обер-полицмейстеру господину Никитину, и он даст команду всем полицмейстерам частей. Таким образом, дело пойдет официальным порядком. А кроме того, и я могу оказать помощь. Из троих столичных полицмейстеров я хорошо знаю двоих. Один Глухов Никита Фомич, другой Милосердов Кузьма Егорович. Поговорю с ними, объясню важность нашего поручения. Они всех жуликов на своих участках знают. Еще в управу благочиния можно обратиться. Найдем вашего Кругликова!

– Да, но в какой срок? – поинтересовался Углов.

– Срок? Да, срок для вас… то есть для нас важен… Впрочем, я полагаю, что в любом случае это займет лишь несколько дней. В конце концов, уголовный мир в столице не столь обширен.

– Хорошо, будем надеяться на вашу помощь, – согласился статский советник. – На вас и ваших полицейских.