Главные зачинщики мятежа были схвачены сразу, как только буря обрушилась на Маргуш. Пятеро вождей, бессильно опустив головы, повисли на крепких руках стражи дворца. Все остальные сбились в кучу и пали ниц, то ли от страха, то ли защищаясь от песка и пыли. Но они услышали глас царя и взмолились о пощаде.
– Ради народа Маргуша, ради нашей плодородной земли, буду просить я Ану успокоить бешеных демонов! – снисходительно согласился Шарр-Ам. Ему приходилось кричать, чтобы быть услышанным. Тонкая ткань, которая защищала лицо от песка и пыли, не мешала этому, но вот увидеть своего помощника в этом спектакле, оказалось не так легко. Все воины охраны стояли в таких же накидках, Силлум был среди них. Каким-то чутьем понял он, что царь ищет его. И кивнул, привлекая внимание. Шарр-Ам принял кивок за знак, говорящий, что буря идет на убыль, и удалился в свои покои, где в наглухо закрытой от ветра и людей комнате, обратил свой разум к богам.
Долго призывал он своих покровителей Иштар и Шамаша помочь ему, донести его глас до ушей Ану и усмирить гнев Энлиля. Демоны уттуку никак не унимались, кружась на просторах Маргуша в бешеной пляске. Но вот гул их голосов стал отдаляться. Песок больше не влетал в световые отверстия, тьма отступила, и лучи, посланные богом Солнца, пробрались сквозь завесу пыли и осветили растерянных людей в еще недавно казавшемся мирном и чистом зале для приемов.
Силлум тенью шмыгнул к уединенной комнате, где ждала царица, и сообщил, что буря уходит. Тотчас слуги поспешили к царю, понесли чашу с водой для омовения, чистую одежду, начищенные до блеска украшения.
За пределами дворца хозяйничал ветер. Люди попрятались за высокими стенами цитадели, спасая не только себя, но и свой скот. Кому-то повезло – они вошли внутрь и укрылись там между домами. Когда буря пошла на убыль, на башню у ворот поднялся Силлум. В защитной накидке, стоя в облаке пыли, он выглядел, как дух. Но никто и не смотрел на жреца до тех пор, пока он не заговорил. Гул бури постепенно стих и высокий голос Силлума достиг ушей каждого, кто находился недалеко от стен. Жрец вещал о гневе богов, пославших бурю, о заговоре против царя, о его великом служении ради жизни и процветания народа Маргуша. Буря уходила с каждым словом жреца, и люди уверовали в великую силу своего царя – избранника богов, царя, которого слышат и которому внимают боги.
Когда от бури остался только песок на зубах и лежащие в беспорядке с вывороченными деревьями погибшие овцы, среди которых оказались и несколько человек, на башню вышел Шарр-Ам. Его тиара сверкала в лучах вновь появившегося на небе солнца, кожа царя в отличие от всех людей, смотревших на него снизу, была чиста, белоснежный полотняный конас свободно свисал с широких плеч.
– Алулу! – воскликнул один человек, и тут же все подхватили приветствие, и гул голосов пронесся над Маргушем.
Только горстка обезоруженных воинов, взятых в кольцо стражей Наркаба, молча стояла в стороне, ожидая своей участи. Но Шарр-Ам не стал вершить суд сразу. Людям хватило бури, и теперь им нужен был праздник. Царь приказал принять дары богам и принести богатые жертвы, а потом устроить пир прямо на такыре. Народ легко забывает о бедах в ожидании сытного и хмельного застолья.
Вскоре ото всех печей ввысь поднялись струйки дыма, а аппетитные запахи жареного мяса поползли по городу, размягчая сердца даже тех, кто сочувствовал заговорщикам.
Пока народ готовился к празднику, Шарр-Ам устроил прием в тронном зале. Слуги очистили его от песка, и теперь от бури остались только воспоминания, да пыльная одежда на вождях.
Персаух как никогда жаждал воды, ему хотелось окунуть голову в прохладные воды Мургаба, вдохнуть ее, чтобы она смочила и нос, и рот, очистив их от пыли и песка. Но вместо этого вождю пришлось стряхнуть пыль с волос и бороды, похлопать себя по бедрам, очищая каунакес. Никто не подал вождю воды. Но, как только закончилась буря, его вывели из тронного зала и проводили в зал для приемов, где остались другие вожди.
Как только Персаух вошел туда, все взгляды обратились на него. Вожди смотрели с осуждением. Никто не заговорил с ним, никто не спросил у старика, как он пережил бурю. Колкие взгляды буравили его и достигли самого сердца. В нем родился протест. Персаух понял хитрый ход Шарр-Ама, и теперь ему хотелось кричать, что он ни в чем не виноват. Но разве может свободный вождь позволить себе мальчишеские выходки?! А Шарр-Ам нашел способ и время, как поставить строптивого вождя на место. Всего-то одного позвал к себе, а вот результат: теперь его считают доносчиком! Былое уважение к вождю племени Белого Верблюда потеряно, улетучилось вместе с бурей. С этого дня каждый, кто решит пообщаться с Алик Пани, сначала подумает о доверии. А без доверия какие дела сделаешь? Персаух вспотел. Да, он с самого первого дня общения с Шарр-Амом поставил себя, как вождь свободного племени, племени, которое первым получило право на плодородные земли долины Мургаба, тем, что они первыми пришли сюда, первыми построили свой город, первыми начали сажать ячмень, пасти скот на заливных лугах. Тогда Шарр-Ам согласился с гордым вождем, не стал требовать подчинения. Но, когда начали строить город, он потребовал рабочих рук, прислал своего тощего жреца с требованиями податей. Персаух наполовину выполнил те требования, сделав жест доброй воли – выдал и ячменя, и овец, но людей своих не дал. Не забыл Шарр-Ам об этом. И вот теперь отомстил. Персаух остался один. Теперь никто не поддержит его, теперь его свобода и свобода его людей зависит от царя Маргуша! А он обязательно поставит условия. В этом Персаух не сомневался. Он не знал, что делать. А когда дворецкий позвал всех вождей в тронный зал, заметался. Его руки задрожали, и он никак не мог справиться с ними. Заложив их за спину, Персаух нарочито гордо поднял голову и пошел первым.
На этот раз в тронном зале горело множество напольных светильников. И только сейчас, когда из стражи царя осталось лишь несколько воинов рядом с ним и у входа в зал, Персаух увидел, что по низу белоснежных стен проложена яркая полоса мозаики. Такие же львы, как над троном царя, умелый зодчий расположил по периметру зала, добавив две полосы рисунков из трилистника и бронзовые пластины между львами, напоминающие чешуйчатый рыбий бок. Тонкие детали мозаики из красного, белого и черного камня составляли богатую композицию рисунка, имеющего особый смысл. Лев и орел, объединенные в мифическое существо – львиного грифона, являли собой символ власти и божественного покровительства. Персаух тоже носил подобные знаки отличия, дающие каждому вождю право власти. Но сохранит ли он теперь такое право?..
Все остановились у полосы длинного пестрого ковра, в пяти шагах от трона, на котором торжественно восседал Шарр-Ам. Рядом с ним, опершись локотком о подушки, сидела царица. Ее голову украшал золотой обод, волосы двумя волнами ниспадали на него по бокам, прикрывая уши, и уходили назад, сколотые булавками в валик. Такие прически носили почти все женщины Маргуша, да и многие мужчины скалывали свои кудри булавками, разве что не так богато украшенными. Царица была одета в белую рубаху из тонкой ткани и расшитый узорами конас, подпоясанный плетеным шерстяным жгутом, концы которого венчали золотые головки джейранов.