Один из служащих занес большое блюдо с ценными подношениями от царской семьи. Двенадцать золотых предметов заняли свое место в нишах и лишь после этого внесли тело царицы. На нем уже не было ничего из одежды. Теперь царица лежала на правом боку с согнутыми ногами, а ее лицо и грудь закрывали волосы. Главный жрец Храма очищения воззвал ко всем богам, привлекая внимание к душе усопшей и прося принять царицу Маргуша в небесные чертоги. Дав душе время пообщаться с богами, носилки понесли дальше – в узкий проем в стене, ведущий в небольшое помещение, в котором служителям Храма предстояло омыть тело усопшей и умастить его маслами.
Ритуал очищения длился весь день, и только к ночи подготовленное тело вынесли в большой двор с белоснежным полом и оставили там на ночь. Рядом с этим двором возвышалась вторая Башня Связи Небес и Земли, на которой в эту ночь нес службу Силлум.
Любопытные звезды зависли над безжизненной Иссур, разглядывая с высоты темных небес ту, которой вскоре предстояло пройти семь врат в царство Эрешкигаль. Родственники царицы готовили богатые дары царице подземного мира, чтобы она выпустила царицу земную в небесное обиталище богов – туда, куда могли попасть только цари и жрецы высшей касты и то при заступничестве Великих богов – Ану, Энлиля и Эа. К ним-то и обратил свои мысли жрец храма Огня и верный слуга Шамаша. Но взгляд Силлума был обращен в другую сторону – вниз, во двор, в белоснежном прямоугольнике которого едва различались очертания такого же белого тела царицы.
Та, которую Силлум нежно любил с самого детства, почитал, как мать и свою благодетельницу, лежала внизу бездыханная. Он не смог попрощаться с ней при жизни. В последнее время царица никого не принимала. Болезнь отбирала все ее силы, а выглядеть немощной перед кем-то из свиты Иссур не хотела. Только для мужа, для царя Маргуша, она сделала исключение. О чем они беседовали, Силлум не знал. Это раньше они делились секретами, обсуждали придворных, рассказывая друг другу последние новости, которые стекались к ним обоим от разных доносчиков. А теперь Силлуму предстояло привыкнуть к тому, что он остался один. Нет теперь никого в этом мире, с кем бы он мог поделиться сокровенным, от кого мог выслушать и нарекания, и советы.
– О, Иссур, я знаю, душа твоя здесь, рядом с этим телом. Обрати свой взор на меня, поговори со мной… Зачем же ты оставила меня, моя царица? Как мне жить дальше без твоих ласковых глаз, без твоих теплых пухлых ручек, без твоей любви?.. Услышь меня, Иссур, скажи что-нибудь…
Но, кроме стрекота цикад – то утихающего, то нарастающего, – Силлум ничего не слышал. И в душе его поселилась тревога. Неужели та, которую он любил всю свою жизнь, не видит, как он страдает сейчас, не слышит его призыва, не ответит, чтобы рассеять его смятение?.. Нет, Иссур не отвечала. Ее душа общалась с богами – со всеми теми бездушными существами, которые свысока глазели на нее, нагую, беспомощную, сжавшуюся в комок под открытым и таким безучастным небом.
– Иссур…
Силлум упал на колени и разрыдался, как ребенок. С Иссур уходила в небытие его единственная любовь. Сердце, обожженное огнем страданий, осыпалось пеплом – тем, что осталось от его детских чувств и его преданной души. Всхлипывая и растирая слезы по щекам, Силлум плакал последний раз в своей жизни. Излив свое горе, он успокоился, поднялся на ноги и до тех пор, пока на небе не погасла последняя звезда, тихонько пел гимны, прославляющие богов, вплетая во фразы, заученные еще в детстве, слова, восхваляющие добродетель усопшей царицы.
* * *
Ранним утром на четвертый день после смерти царицы люди вновь заполнили двор перед Храмом очищения. На сей раз дверь, которая вела в Храм, оказалась запертой, но открылся невысокий проем в стене слева, у самой земли, и через него жрецы Храма очищения вернули тело усопшей, подготовленное к дальнему пути в загробный мир. Царица лежала на носилках на боку и в одной рубахе, но на ее запястьях сверкали серебром браслеты, богатое ожерелье из самоцветов свисало с шеи, из-под волны волос, убранных по традиции в валик, виднелись серьги. Семь предметов уносила царица с собой, чтобы беспрепятственно пройти семь врат царства Эрешкигаль, одарив каждого стража одной из драгоценностей.
Слуги быстро превратили носилки с царицей в паланкин, и больше никто не увидел ее тела за полотняными занавесями.
Траурная процессия во главе с Верховным жрецом вышла из дворца через западные ворота и обошла цитадель, дабы царица успела попрощаться со всем, что было ей дорого в этом мире. Жрицы в белых рубахах до пят и с ветками полыни в руках двумя рядами шли за носилками. Камиум и Лукур находились впереди всех. Запах смерти от тела царицы ударял в нос, как только ветерок веял в лицо. Камиум взмахивала веткой и, как зачарованная, продолжала тянуть грустную песню о том, как Иштар преодолевала ворота царства своей сестры, все дальше отдаляясь от жизни. Одурманенный соком мака мозг Камиум застыл в ужасе с того момента, когда по приказанию Силлума ее определили в вечные служанки царицы. Но сердце молоденькой девушки рвалось из груди, и вместе с его толчками, она все больше ощущала тревогу, которая голосом Иссур нашептывала ей в ушко: «Ты предназначена царю…» Царю! Не царице… Силлум не знал о последней воле Иссур, но и оставить себе юную красавицу он не мог – царица взяла с него клятву, что он никогда не прикоснется к этой девочке. А клятву своей благодетельнице жрец огня нарушить не мог! Но и оставить красавицу для кого-то, пусть даже для самого царя, он не хотел. Протест, ревность, обида – все чувства смешались в его пылающем сердце, и жрец решил, что служанке, пусть даже такой юной и красивой, самое место подле усопшей царицы.
Когда траурная процессия повернула в сторону озера, мозг жрицы просветлел, но не настолько, чтобы принять решение, как спастись, а лишь настолько, чтобы понять всю безысходность происходящего. Из глаз Камиум одна за другой выкатывались слезинки. Но кто бы подумал, что эти слезы не по ушедшей госпоже, а по своей жизни – еще такой молодой, такой сильной и так жаждущей свободы?!
Не в силах бежать, Камиум покорно шла за мертвой Иссур туда, где еще до строительства дворца были погребены несколько человек из знатных семей. Леф возвел гробницу для Иссур на берегу большого озера, невдалеке от Храма воды.
В вечном доме царицы предусмотрели все, чтобы ей было удобно так же, как и при жизни: в спальне построили возвышение, на котором Иссур будет почивать, в широких нишах поставили любимые вещи – шкатулку с ароматическими маслами, румянами и белилами, с краской для глаз и всевозможными косметическими лопаточками и кисточками; раскрашенные керамические кубки, серебряные и бронзовые булавки и костяные гребни. Большие шкатулки с драгоценностями спрятали в потайных нишах и замуровали их. В обеденном зале разместили сосуды с водой и секирой, чаши с фруктами, блюда и кувшины, а в очаге, устроенном во дворе перед домом, уже жарился барашек. С другой стороны двора на подстилке из соломы лежали умерщвленные заранее бычки и большая лохматая собака – неизменный страж человека и проводник в загробный мир. Здесь же отвели место для слуг.
Траурный дом вместе со двором размещался в глубоком котловане, на дно которого вела широкая наклонная дорожка. По ней и спустились слуги с носилками. А за ними так же двумя рядами прошли к своим вечным местам жрицы. Пока царицу устраивали на ложе, жрицам снова поднесли зелье. Они не сопротивлялись. Дурман все еще окутывал сознание, и тело слушалось чужого приказа. Усадив каждую девушку на земляной пол, им из сосуда с длинным и узким горлышком влили изрядную порцию макового сока, от которого, только проглотив, девушки падали замертво.