Без воды в пустыне смерть! Она принимает в свои объятия каждого, кто ступает в ее владения, но выпускает лишь дерзких, тех, кто не ведает страха и не понаслышке знаком с искусством выживания…
* * *
Ступив мозолистыми ногами на песок, белый верблюд остановился, повел чуткими ноздрями, ловя воздух, повернул голову в одну сторону, в другую и, оттопырив нижнюю губу, сдвинулся с места. Персаух не мешал ему. Он доверил верблюду не только свою жизнь, но и жизнь всего племени. За ним, как за белым маяком, пошли люди и скот. Провожатый охотник только кивал, соглашаясь с направлением, выбранным величественным животным, и шел с ним рядом, сверяясь с только ему известными ориентирами.
С каждым днем воздух в пустыне становился жарче. Уже прошли дожди, уже отцвели маки, а караван все шел и шел. Когда ветер стал злее, а солнце прогревало песок так, что ступни горели и через подошву глухих каушей [21] , Персаух решил идти ночью, а днем спасаться от жара под навесами.
Да, от жалящих лучей можно укрыться в тени, но вот от жажды никуда не деться! Она свербит в животе, скручивая его спазмами; царапает горло, туманит мозг. Она звенит в ушах, сгущает кровь так, что та едва пробирается по жилам. Она высушивает язык и губы, требуя только утоления. И чем меньше остается запасов воды, тем больше ее хочется, и тогда безумство овладевает человеком, а животные падают замертво. Но только не верблюд! Он идет и идет, каким-то не ведомым никому чутьем определяя, где есть вода. Он слышит ее под толщей песка и сухой глины такыров, он различает ее запах на расстоянии перехода. Вот, здесь! Здесь есть вода!
Верблюд лег, сначала опустившись на передние ноги. Персаух, шаг в шаг следуя за ним, тотчас подбежал и потянул за повод.
– Вставай, вставай, мой верблюд! – ласково, но настойчиво поднял он его и позвал людей: – Ройте здесь!
Песок легко подался. Его разгребали руками, пока ладони не ощутили влагу.
– Вода! Здесь есть вода!
Забыв про усталость, люди углубили и расширили яму. И вот наконец вода над песком засверкала лужицей. Глубже, глубже, и можно черпать чашей!
– Пейте, люди, пейте! Зовите всех! Пейте люди!
Чаша пошла по рукам. Персаух дождался, когда все утолили жажду, и приказал наполнить большие чаны, чтобы напоить скот. Первым подвели белого верблюда. Он склонился к земле, чуть раздвинув передние ноги, опустил сложенные трубочкой губы в воду и потянул в себя живительную влагу. Он мог бы сейчас осушить десятки таких чаш, но люди отвели его в сторону и начали поить других животных и заполнять водой бурдюки.
– Подожди, мой друг, подожди, а то как вода закончится?! Наберем, сколько сможем, и я буду поить тебя до тех пор, пока ты сам не отвернешься! – Персаух словно извинялся перед верблюдом.
Цураам только головой повела, наблюдая, как муж гладит верблюжью морду и что-то шепчет ему.
Вечером, когда караван собирался в путь, Цураам подошла к мужу и присела рядом.
– Персаух, мы идем уже так долго, что я стала забывать о том, какой у нас раньше жизнь была. Что я делала, если не шла или не ехала на осле?
– Что ты хочешь сказать, Цураам?
– Люди устали, очень устали, Персаух. Боюсь, как бы отчаяние не привело к беде. Мы потеряли много скота… умирают дети… конца края нашим скитаниям не видно. Ты так положился на чужого человека и на своего верблюда, что я боюсь, не высох ли твой мозг под ветрами этой проклятой пустыни?
Персаух сжал губы. Опухшие, они краснели свежими язвами, а высохшая кожа ошметками торчала на них, как кора на стволе саксаула. От боли вождь сощурился и ответил, тихо и медленно:
– Нельзя отчаиваться, Цураам! Не бойся, мой мозг не высох, я в своем уме. Поверь и скажи женщинам – скоро, совсем скоро мы придем! Я знаю, что впереди есть наш оазис, наша земля, на которой мы будем жить и рожать своих детей, и земля эта будет только нашей! Поверь, Цураам!
– Эхе-хе, – вздохнула Цураам, качая головой, – раз ты так уверен, что остается нам?
* * *
Персаух не солгал – через три перехода они увидели освещенные зарей разрушенные временем глинобитные стены. Оплывшие кирпичи розовели на фоне рассветного неба, будто окропленные кровью. «Недобрый знак!» – подумал Персаух, но тут же отогнал плохие мысли. Если здесь было жилье, то была и вода! Люди ушли вслед за ней, надо искать! Провожатый, присев от усталости на остов стены, махнул рукой в сторону, южнее восходящего солнца. Персаух отпустил верблюда и с волнением, которого он раньше не испытывал, пошел за ним. Когда солнце поднялось над горизонтом, верблюд вышел на сухое русло небольшой реки. Идя вдоль него, умное животное прибавило шаг. Персаух бежал за ним, чувствуя, как прыгает сердце, а воздух застрял в горле, и грудь, вздымаясь все выше, никак не может наполниться им. Уже затуманенным взором старый вождь увидел, как верблюд остановился, его ноги расползлись и голова опустилась. Упав, Персаух простер руку, беззвучно прошептав: «Об… Мург об» [22] …
* * *
– Алик Пани, Алик Пани! – голос, похожий на раскаты грома, приближался как гроза, но вдруг он изменился, что-то зашумело в голове, потом щелкнуло, и голос запел колокольцами: – Алик Пани, очнись, посмотри, там луга, зеленые деревья, там большая река, вставай, Алик Пани!
Персаух открыл глаза. Его губы и лицо были мокрыми – молодая женщина плеснула в него прохладной водой. Теперь, улыбаясь, она смотрела на вождя и показывала назад. Персаух облизнулся, тогда женщина быстро поднялась и, сказав «сейчас», убежала. Он видел ее спину, склоненную над безумно ярко блестевшей лентой реки.
Женщина скоро вернулась назад, бережно неся воду для вождя в бронзовой чаше. Вода была мутной, но Персаух, как верблюд, втянул в себя сладкую влагу. Она намочила губы, оросила рот и потекла в сухое горло, смазывая его, как масло. В ушах еще шумело, но Персаух встал и, покачиваясь, пошел к реке. Как радовала глаз зелень ее берегов! Люди и животные уже вдоволь напились. Овцы разбрелись по нехоженому лугу, утопая тонкими ногами в траве. Кони и ослы паслись рядом. Верблюд ощипывал сочные побеги с куста лоха, причудливо изогнувшего свои ветви. А люди плескались в реке. Что дети, что взрослые – все в мокрых рубахах, облепивших давно немытые тела, – веселились, забыв про невзгоды пути и в этот час не думая о будущем.
«Как мало человеку надо! – вдруг подумал Персаух, улыбаясь соплеменникам и разделяя их радость ободряющими кивками. – Вот ведь еще вчера лица были пасмурными, взгляды недоверчивыми, а сейчас, что стар, что мал, все счастливы!»