— Спасибо, Берни.
— За что? За жаркое? Думаешь, я не знаю, что ты лишь пригубишь его? Что тебе сейчас ни предложи, ты все равно есть не будешь.
— Я съем. Обещаю, — сказала она, безгранично благодарная за проявленную заботу. Пусть даже она и не заслуживала этого.
И опять в голове пронесся шепот Фельдмана: «Почему не заслуживаешь, Сара? Что такого ужасного ты натворила?»
— Где ты сейчас, Сара?
— Если бы я знала.
— Бедная девочка заблудилась, — поддразнил Берни.
Сара крепче сжала телефонную трубку, словно это была ее единственная связь с жизнью.
— Я так боюсь, Берни.
— Кого, Ромео?
— Да. Но это еще полбеды. У меня было кошмарное утро. Сначала я столкнулась с Биллом Деннисоном. Потом был напряженный разговор с Фельдманом. Обсуждали одну бредовую идею.
— Почему бредовую?
— Потому что теперь я нахожусь в еще большем смятении. Не могу сосредоточиться. О Боже, задыхаюсь. — Она распахнула дверцу кабины и жадно глотнула воздуха. Но легче не стало, наоборот, еще больше закружилась голова.
— Сара, скажи, где ты, и я приеду за тобой. Я отвезу тебя к себе. Скажу Бушанону, что плохо себя чувствую.
— Нет, не надо. Я в порядке, — отказалась она, усилием воли взяв себя в руки. — Мне еще нужно кое-что сделать. Все смешалось, Берни. Знаешь, при стирке иногда линяет белье. Так вот, я должна рассортировать его по цветам. Иначе потом не избавишься от пятен…
Роберт Перри сложил руки на груди и, воинственно ухмыляясь, уставился на Аллегро и Вагнера. В десять тридцать утра он все еще был в пижаме.
— Я мог и не впускать вас сюда, не так ли? То есть, я хочу сказать, вы ведь явились без ордера на обыск, или что там еще требуется в таких случаях?
— Мы пришли не с обыском, — сказал Аллегро, оглядывая крохотную гостиную, не перегруженную мебелью, но обставленную довольно изящно. Плетеный диван и пара таких же кресел возле бамбукового столика, большой тканый ковер на дубовом паркетном полу. В книжном шкафу разместились старый телевизор и видеомагнитофон, мини-стерепроигрыватель, рядом с которым валялись кассеты и компакт-диски. Факт примечательный, особенно если учесть, что жена Перри не отмечала его пристрастия к музыке.
— Мы просто хотим задать тебе еще несколько вопросов, Робби, — непринужденно сказал Вагнер.
— Только она меня так называет, — огрызнулся Перри.
— Кто? Доктор Розен? — спросил Вагнер.
— Нет. Синди. Только Синди зовет меня Робби. Хотя и знает, что меня это раздражает. Однажды я имел глупость сказать ей, что так меня обычно звала мамочка. И что я ненавижу это обращение. — Он поморщился. — Господи, вы говорили с ней. Вы были у Синди, так ведь? Ну и ублюдки же вы. Вы говорили с ней обо мне и Мелани. — Он рухнул на диван.
Вагнер сел рядом с ним. Аллегро остался стоять у шкафа. На полке под радиоаппаратурой в ряд стояли брошюры — в основном, сборники приключенческих романов, — и отдельной стопкой лежали журналы. Обложка верхнего журнала была оторвана, но на первой странице явственно просматривалось название «Голден гейт мэгэзин». «Последний номер», — догадался Аллегро. Тот, на обложке которого поместили фотографию Мелани. Этот номер поступил в продажу спустя несколько дней после убийства Мелани. Почему Перри оторвал обложку? Ему было больно смотреть на нее? Или он подшил ее в отдельный альбом?
— Говорила, в основном, ваша жена. — Вагнер привалился к спинке дивана, вытянул ноги, скрестив их у щиколоток.
Перри резко обернулся к нему.
— Что это значит? Что она говорила? Я звонил ей сотни раз, но со мной она беседовать не пожелала. Я умолял ее сходить со мной к доктору Деннисону. Я хочу уладить возникшую между нами размолвку. Почему она не может дать мне шанс?
— Может, она попросту ревнива, — сардонически заметил Вагнер. — Сначала вы волочились за доктором, теперь переключились на ее младшую сестру.
Перри покраснел.
— Я никогда не волочился за Мелани. Все было не так. Но вы все равно не поймете. Вы даже не можете представить, что она значила для меня.
— А Сара тоже что-то значит для вас? — бесстрастно спросил Аллегро.
— Сара? — Перри покосился на детектива. — Вы что-то не то говорите. Между мной и сестрой Мелани ничего нет.
Вагнер в упор посмотрел на него.
— Тогда почему вы ее преследовали?
— Вы имеете в виду, вчера? В Чайнатауне? Это была случайная встреча, вот и все. Случайная. Я часто бываю в Чайнатауне.
— Вы и в «Валенсии» часто бываете? — спросил Аллегро.
— В «Валенсии»? Не знаю, о чем вы говорите.
Вмешался Вагнер.
— Где вы были вчера вечером? После семи.
— Дома. Здесь. Я просидел дома весь вечер.
Аллегро слегка улыбнулся.
— Не думаю.
— Постойте. Постойте, я ненадолго отлучался. Во сколько, вы говорите? Около семи? Да, именно в это время я и выходил. Так, перекусить. Сам я неважно готовлю.
— Куда вы ходили?
— Куда? Да в одну забегаловку, тут недалеко.
— Где именно?
Перри заюлил.
— Ну, не так чтобы недалеко. Я даже не знаю, как называется это заведение. И не помню, что ел. Я просто брел по улице, проголодался…
— Итак, сначала вы гуляли. Потом ели. А что дальше, Робби? — спросил Вагнер. — Может, зашли к Саре?
— Нет. Я даже не знаю, где она живет. Я вернулся домой. Примерно в половине девятого, может, в девять. Послушайте, в Чайнатауне она сама меня преследовала. Она хотела поговорить со мной.
— Она говорит, что вы хотели с ней поговорить.
— О’кей, значит, желание было взаимным. Я думал, что, будучи сестрой Мелани, она сможет понять меня. Но… она поняла не больше вашего. Никто не понимает. Никто… — Интонации его все больше напоминали жалобный скулеж.
Вагнер подался вперед.
— И даже Мелани? Может, именно это обстоятельство спровоцировало отчаянный поступок с твоей стороны, Робби? То, что даже твой психиатр не смог тебя понять? Или, наоборот, беда в том, что Мелани поняла слишком многое?
Перри насторожился.
— Думаете, я не догадываюсь, к чему вы клоните? Но этот номер у вас не пройдет.
— Что не пройдет, Робби? — подзадорил его Вагнер.
— Прекратите называть меня Робби, вы, кретин! Вам не удастся опошлить прекрасное чувство. То, что нас с Мелани связывало, было светлым и чистым. Она помогла мне почувствовать себя человеком. Я словно заново родился. Будь моя воля, я следил бы за тем, чтобы волосок не упал с ее прелестной головки. — Перри в упор смотрел на Вагнера, но взгляд его голубых глаз был отстраненным.