Фрэнсис выждала некоторое время, прежде чем заговорить. После такой исповеди требовалось помолчать и подумать.
Затем она осторожно спросила:
– Вы были в «Фейр-Лаун» в прошлую субботу?
– Да. Я приехал, чтобы очистить свой письменный стол. С тех пор я там не был.
– Вы виделись с Клио в то утро?
– Нет. Но я был в здании, когда раздался крик.
– Чем вы были заняты в тот момент?
– Заполнял какие-то бумаги у конторки неподалеку от дамского туалета… за углом и чуть дальше по коридору. Для такого заведения, как «Фейр-Лаун», отставка члена приемной комиссии и добровольный отказ от членства в клубе – события, чреватые скандалом и разными сложностями. Поэтому на опрометчивого смельчака, решившегося на такой шаг, наваливается уйма бумажной работы. Я должен был во многом отчитаться, сочинить приемлемые дипломатические объяснения. У меня голова шла кругом. Я надеялся разобраться со всем этим до того, как хлынет толпа после завершения турнира. Мне не хотелось ни с кем встречаться, ни появляться там еще раз.
– Кто-нибудь вам помогал?
– Там была юная девица за конторкой. В ее обязанности входит отвечать на телефонные звонки. Директор клуба через нее передал мне документацию и таким образом вежливо самоустранился.
– Что вы делали, когда раздался крик?
– То, что, по моему разумению, сделал бы всякий. Побежал туда, откуда он послышался. В туалете увидел кричащую женщину, затем Клио на полу в открытой кабинке. Я пытался привести ее в чувство, хлопал по щекам, но бесполезно. Проверил пульс – его не было. Джек Ван Фюрст появился там сразу вслед за мной. Он побежал звонить 911. Я остался при Клио, но к ней больше не прикасался. Когда прибыла полиция, я рассказал им то, что и вам сейчас.
– Кому еще вы рассказывали о происшедшем?
– Только полиции. Честно говоря, у меня появилось столько своих личных проблем, что я почти ни с кем не вижусь.
– А с Генри Льюисом?
– Я говорил с ним после того, как ему было отказано в приеме, но ничего хорошего это никому из нас не принесло. Наоборот. Я неоднократно пытался опять вызвать его на разговор, но жена Генри каждый раз сообщала мне через дверь, что его либо нет, либо он слишком занят. Достичь взаимопонимания с ним не удалось, а раз так, я махнул рукой. А теперь пришло время и мне уехать.
– Куда вы собрались?
– Думаю податься на юг, на отмели Северной Каролины. Рассчитываю купить там домик на побережье. Поживу у океана, порыбачу. Это моя страсть. Таковы ближайшие планы. Дальше вперед не заглядываю. Жене останется квартира на Манхэттене.
– И вы расстаетесь со всем этим без сожаления? – Фрэнсис оглянулась по сторонам.
– «Это», как вы выразились, не стоит того, чтоб о нем жалеть и брать с собой…
– В новую жизнь? – улыбнулась Фрэнсис.
– Слишком сильно сказано, но… пожалуй, что так. – Он тоже улыбнулся слегка застенчиво.
Она встала, протянула ему руку. Он задержал ее руку в своей чуть дольше, чем принято между людьми, которые еще как следует не успели познакомиться.
– Спасибо, что уделили мне время.
– Желаю удачи в вашем расследовании.
Отъехав немного от дома Уэлча, Фрэнсис остановила машину у обочины. Беседа с Уэлчем, его исповедь странно подействовали на нее. Почему-то ей стало душно на этой продуваемой теплым, напоенным цветочными ароматами ветерком улице, среди этих домов за высокими оградами. В ней проснулось желание бежать отсюда, бросив все, оборвав все нити и привязанности, желание, сходное с тем, какое овладело Уэлчем в переломный момент его жизни.
Может, Малкольм был прав? Может, ей и вправду следует держаться в стороне, а не копаться в личной жизни людей, чьи пути пересеклись с дорожкой, по которой следовала Клио к своему трагическому и в чем-то грязному, вызывающему чувство брезгливости концу.
Фрэнсис обожала отца и не любила мачеху. Но эти двое, две души, слившиеся воедино, жили в своем, отдельном от Фрэнсис и, в общем-то, чуждом ей мире. Сдирать с него покровы, обнажать его сущность – не кощунственно ли для дочери?
Казалось, что Ричард не сдвигался с того самого места, где они расстались двадцать четыре часа назад. На нем был тот же черный костюм, та же белая рубашка и серый галстук – все то, во что одела его Блэр для похорон Клио. Еще резче обозначились под глазами, испещренными красными прожилками, темные мешки. При ярком солнечном свете кожа на лице казалась мертвенно-серой.
Лили, присевшая на кушетке неподалеку, держала на коленях поднос с сандвичем, салатом и сыром на тарелочке. Очевидно, она, расставшись с надеждой убедить его что-нибудь поесть, все же упорно отказывалась унести поднос обратно на кухню.
– Прости, что я вчера не возвратилась сюда, – начала Фрэнсис мягко, чтобы не потревожить отца.
Ричард не проявил никакого видимого интереса к ее появлению, словно он ее не услышал или даже не заметил, что кто-то еще находится в комнате. Фрэнсис переглянулась с Лили. Та поджала губы и передернула плечами. Она тоже выглядела изможденной.
– Я хотела вернуться, но со столькими людьми мне пришлось встретиться и переговорить, что все затянулось допоздна. Расследование этого требует.
Отец не пошевелился.
– Блэр оставалась здесь с тобой? Ведь так? Молчание.
– Блэр уехала совсем поздно, – сообщила Лили.
– Я беседовала с Льюисами, с Генри и Луизой. – Фрэнсис встала прямо перед ним.
Отец смотрел невидящим взглядом, как бы сквозь нее, не шевелясь и никак не реагируя на ее слова.
– Луизу ты знаешь. Ребенком она часто играла с Блэр.
– У них был домик на чердаке, – вдруг произнес Ричард, делая большие паузы между словами.
– Ну да, помню. Из желтого картона. Того же цвета, что и такси.
Она надеялась, что воспоминание вызовет у него улыбку, но никакой реакции вообще не последовало. Все же она решилась:
– Мне нужно спросить у тебя кое-что. Мне не хочется задавать этот вопрос, но придется. Почему Клио была так настроена против приема Льюисов в клуб?
Ричард молчал. Лили поднялась с места и удалилась, забрав с собой поднос и предупредив, что в случае нужды ее можно вызвать с кухни.
– Давай поговорим об этом, – попросила Фрэнсис отца. – Пожалуйста.
Взгляд Ричарда не оживился, остался пустым, но все же он заговорил. В голосе его чувствовалось напряжение, слова давались ему даже с большим трудом, чем обычно.
– «Фейр-Лаун» не готов к приему черных… Мы допустили сперва католиков… в 1979-м… И Саутгемптон сразу стал другим. Несколько лет назад к нам пришел первый еврей. Многие были против. Мы не хотели устраивать здесь у себя второй Голливуд. Мы не хотели превратиться в Ист-Хемптон, в котел, где бурлит непонятно какое варево…