– Дмитрий Сергеевич, как по-вашему, почему многие наши туристы отправляются за культурой не в Россию, а за границу, например во Францию, в Италию, и там их, что называется, пропирает?
– Что ж, мир посмотреть – дело полезное. Но и у нас с культурой дела обстоят очень неплохо. Возможно, у тех, кто отказывается ездить по своей стране, просто короткая историческая память. Не секрет, что некоторые видят в российской истории одну чернуху, только каких-то жутких Иванов Грозных. Сплошное кровавое невежество. Меж тем это не так, у нас тоже есть на что посмотреть и чем восхититься… – ответил на вопрос Дмитрий Сергеевич и перешел к рассказу о Торнове и последних находках.
– Эх. Вот бы сюда вашу чашу! – мечтательно протянула ведущая, когда Лобов закончил. – Материал пустой получается! Может, здесь где-нибудь чего-нибудь блестящее прикопаем? Допустим, ваша дочь, она к тому же симпатичная, работает лопатой, и тут камера выхватывает торчащий из земли предмет, к которому мы потом ваши настоящие фото подмонтируем.
Лобов вытаращил на нее глаза.
– Вы серьезно?!
– Леся, не ерунди, – подал голос оператор.
– Нет, правда, сюжет пресный, – не унималась Леся. – Дмитрий Сергеевич, скажите, а бывают ли в экспедициях несчастные случаи, трагические смерти? Когда из потревоженных захоронений поднимаются темные силы и начинают мстить археологам…
– Хорош, Лесь.
– А есть ли приметы или суеверия, в которые верят археологи?
– Есть, конечно. Только ничего сенсационного вы из этого не почерпнете, – ответил Лобов и посмотрел на часы.
– А лично у вас?
– Лично у меня? Да, пожалуй. Вот, скажем, вы спрашивали, почему последние находки, в том числе византийский кубок, не привезены в Новгород. Отчасти из суеверных соображений, хотя, конечно, есть и другие причины. Я, как и многие мои коллеги, считаю, что все найденные предметы должны находиться в лагере до окончания сезона, так сказать, «на развод». А сейчас простите великодушно, нам пора ехать.
* * *
…идешь Островской дорогой до островской межи, […] да на большую дорогу старой межой в ручей в Лубницу и вверх на болотце. […] С болотца на верховье Дубницкого ручья…
Фрагмент грамоты 928, раскоп Никитский, усадьба «В», XV в.
Лобов с силой надавил на газ, «уазик» взревел, дернулся с места, Аля подскочила на сиденье.
– Да что у них там происходит! Ну-ка, прочти еще раз! – Перекрикивая звук работающего двигателя, он передал дочери мобильный.
– «Деревенские в полном составе не вышли на работу. Шепчук свирепствует, грозит последствиями». Сообщение отправил Архипцев, – прочла дочь. – Может, ему ответ отбить? Эх, допотопный у тебя, пап, гаджет.
– Напиши, что мы уже в дороге, приедем часа через три-четыре!
– Ничего себе!
– Дорога плохая, но зато красивая! – Машина выехала за пределы города, Лобов прибавил скорость. – Мы, когда с шоссе свернем, через лес будем ехать. Вот уж где настоящие дубы-колдуны, как в твоем фильме про хоббитов. Там еще по краю леса ручей течет живописный, совсем близко от дороги. Местечко называется Жевский брод, а за ним болото тянется, настоящая трясина.
– Ух ты! А утонуть в ней можно?
– Легко!
– Я еще никогда не видела трясины, – протянула Аля и завертела головой по сторонам.
Вдоль дороги тянулись бесконечные зеленые луга, пересыпанные большими белыми валунами, кое-где серебрились на солнце мелкие речушки и озерца – на Новгородчине их великое множество. А впереди над дымкой далекого леса клубились серые облака.
На развилке с большим полувыцветшим баннером, рекламировавшим какие-то таинственные «Ядохи – Микаты», они остановились у сельского магазинчика – Аля захотела пить.
– Купи еще, если будут, бананы. К нам в лагерь козленок приблудился, он очень их уважает, – попросил Лобов.
Пока дочь была в магазине, он ждал ее у машины, курил, изучая рекламный плакат. «Ядохимикаты!» – удалось прочитать ему наконец.
Порыв ветра закружил придорожную пыль и бросил ему в лицо. Дмитрий Сергеевич поморщился, поднял голову к небу. Солнце внезапно скрылось. Небольшие разрозненные облачка сгруппировались и превратились в огромную черную тучу, которая, стремительно увеличиваясь, закрыла собой полнеба. Погода резко менялась.
– Что за напасть такая! – в сердцах бросил Лобов. Дочь задерживалась, и он закурил вторую сигарету.
Когда она наконец вышла из магазина, над полем громыхнул гром.
В дорожную пыль упали первые тяжелые капли дождя.
– Если гром гремит, значит, дождь будет сильный, но зато быстро кончится! – заявила дочь со знанием дела.
– Твои бы слова да Богу в уши, – мрачно сказал Лобов и надавил на газ. А дождь все усиливался и спустя короткое время превратился в самый настоящий тропический ливень.
Он барабанил по крыше, по лобовому стеклу, по дороге, на которой, пузырясь, наливались лужи. Над полем прокатился раскат грома, мощно, глухо, тяжело.
– Какие басы! Я – в шоке! Круче «Раммштайна»! – восторженно протянула дочь, приоткрыла окно, высунула под дождь сначала одну руку, потом другую и залилась смехом.
«Вот ребенок! Ни капли уныния, сплошной позитив! – Смех дочери был таким заразительным, что Лобов и сам не удержался от улыбки. – А чего я-то, спрашивается, раскис?! Ну, подумаешь, накатает Шепчук телегу! Не первый раз. Ну, задержался я на денек, и погода испортилась. Но в остальном-то все идет по плану, находки такие, что дай Бог каждому! Не сегодня, так завтра Аркадьевич уедет, больше некому будет нервы трепать, – успокаивал себя Лобов. Успокаивал, потому что с тех пор, как он уехал из Торнова, его ни на минуту не оставляло щемящее чувство тревоги, какая-то непонятная внутренняя дрожь поселилась вдруг в организме, зудящее чувство близкой опасности… – Все это ерунда, глупости! Нет ничего страшного в том, что экспедиция день-другой посидит без работы, пока не высохнет раскоп».
Силясь разглядеть дорожную разметку за стеной дождя, Лобов сбросил скорость до минимума.
– Алька, попробуй дозвониться до… до кого-нибудь из лагеря. Может, тебе повезет, может, наладилась связь, – попросил он.
Та нараспев повторила его слова:
– Может, тебе повезет, может, наладится связь, может, и ливень пройдет… и высохнет мокрая мразь! – Дочь снова залилась смехом.
– Нет, лучше – солнце высушит грязь, – предложил свою версию Дмитрий Сергеевич.
Спустя три часа езды они наконец свернули с шоссе на грунтовую дорогу. Дождь, как и прогнозировал опытный метеоролог, ослабел, но пошли ухабы. Алевтина упорно продолжала дозваниваться до лагеря, набирая всех по очереди и одновременно подбирая рифму к неудобному слову «связь».
– Мазь, бязь, торопясь, взгромоздясь… – Голос ее дрожал в такт кочкам под колесами «уазика».