— А где вы с сестрой живете? — спросила Анжелина.
— Там, на том берегу реки, за железной дорогой, — уточнила незнакомка. — Мадемуазель, сжальтесь, моя сестра умрет! Ее муж работает на мельнице, он содержит всех нас — моих четырех братьев и меня. Вы же понимаете, его жалованья не хватает. Мы сами из Перпиньяна.
— Из Перпиньяна! — воскликнула Анжелина. — Но почему вы уехали? Там же круглый год тепло. А здесь зимы чересчур суровые. Мне очень жаль, но я не имею права принимать роды, хотя и помогала своей матери. Я не могу вам помочь.
— О, можете, мадемуазель! У нас сейчас соседка и еще одна женщина. Она вас знает, она говорит, что вы сумеете помочь малышу появиться на свет. Сжальтесь, мадемуазель, сжальтесь над моей сестрой!
Девочка-подросток схватила руки Анжелины и стала неумело покрывать их поцелуями. Она дрожала всем телом, и не только от холода.
— Хорошо, я пойду, — решилась Анжелина. — Подожди, мне надо кое-что взять. Посмотрим, сумею ли я помочь твоей сестре.
— Спасибо, спасибо! Какая вы добрая, мадемуазель!
Анжелина заторопилась. К счастью, отца не было дома и ей не пришлось объясняться. Вбежав в свою комнату, она схватила кожаный чемоданчик матери, в котором лежали инструменты, а также взяла шерстяной жакет, подарок Жерсанды.
— Бедные люди! — повторяла Анжелина. — Я не могу отказать им в помощи. Если случай окажется слишком сложным, мы всегда сможем позвать доктора. Первые роды длятся несколько часов, а порой и два дня. В этом нет ничего страшного, хотя отчаянные крики роженицы вызывают у ее близких тревогу.
Анжелина выбежала к незнакомке.
— На, надень, хоть немного согреешься, — сказала она. — А теперь нам надо поторопиться.
— Спасибо, мадемуазель, — с облегчением выдохнула девочка-подросток.
Вскоре они оказались на улице Тур, выходящей к мосту через Сала. Серые волны накатывались на обломки скал, падавших в реку на протяжении многих столетий. Анжелина не смогла удержаться и вновь с ужасом бросила взгляд на то место, где умерла ее мать.
«Мама, я надеюсь, что не посрамлю тебя. Мама, прошу тебя, направляй меня!»
Почти километр они шли молча. Северный ветер гнал тучи; снежные хлопья оседали на их волосах и одежде.
— Как зовут твою сестру? — спросила Анжелина, заметив ветхое строение, окруженное колючим кустарником. — Я должна ее успокоить.
— Валентина, мадемуазель. А меня зовут Розеттой.
— Поняла. Розетта, вы здесь живете, в этой хижине? Там есть очаг?
— Конечно! Я разожгла его еще утром. В трубе адская тяга, клянусь вам, мадемуазель!
— Оставь ад там, где он находится, — посоветовала девочке Анжелина.
Теперь, оказавшись перед дверью, кое-как подправленной гнилыми досками, Анжелина немного испугалась, что было вполне понятно. Она первой вошла внутрь. Зрелище было жалким: дым шел не вверх, а вниз, и вся комната утопала в сизом мареве. Сырые дрова с трудом разгорались в очаге, над ними висел ржавый котелок.
— Но здесь нечем дышать! — воскликнула Анжелина. — А вода? Мне нужна горячая вода.
— Я позабочусь об этом, дамочка, — раздался мужской голос.
Только тогда Анжелина заметила мужчину, сидевшего у огня с трубкой во рту. Ему было лет сорок, если судить по седым взлохмаченным волосам и морщинам на смуглом лице. В углу Анжелина увидела четверых мальчиков возрастом от трех до семи лет. Они были грязные и худые. Казалось, ее приход напугал их.
— Здравствуйте, — сказала Анжелина.
«Боже мой! — подумала она, сгорая от стыда. — Ведь сегодня Рождество, а у этих детей ничего нет. У Жерсанды я пообедала, как принцесса. Мне даже в голову не приходило, что совсем рядом есть семьи, которые живут в страшной нищете. Остатки от нашего пира, вероятно, съел Спаситель… Пресвятая Дева, прости меня! Если бы я знала!»
Хриплый стон вернул Анжелину к действительности. Розетта отодвинула ветхую занавеску, закрывавшую широкий соломенный тюфяк, на котором лежала будущая мать. Она со стоном поворачивалась с боку на бок.
— Жанина пошла домой, — произнесла старуха, сидевшая рядом с ней на низком табурете. — Она не смогла больше выносить стоны твоей сестры.
Анжелина была испугана, но виду не подавала. Ее охватило странное чувство, похожее на начинающуюся лихорадку. Она забыла о смерти Эжени Лезаж, о предательстве Гильема и своих сомнениях и печалях. Теперь для нее важным было одно: помочь ребенку появиться на свет живым и здоровым.
— Здравствуй, Валентина, — ласково заговорила она с роженицей. — Я пришла посмотреть, что происходит. У меня нет диплома, но два года я помогала своей матери, известной в нашем краю повитухе. Сейчас я тебя осмотрю.
Валентина мотала головой из стороны в сторону и, казалось, не понимала слов Анжелины. Мертвенно-бледная, она была вся в поту, зрачки были расширены. Из-под простыни выпирал огромный живот.
«Да она совсем юная! — ужаснулась Анжелина. — Наверняка ненамного старше Розетты. Неужели этот мужчина, сидящий у очага, ее муж? Но я не должна думать об этом. Мне надо ее осмотреть. Мама всему меня научила. Пусть я не имею практического опыта, но уверена, по крайней мере, в одном: я сумею определить степень раскрытия шейки матки».
Розетта отвернулась, когда Анжелина откинула простыню и задрала рубашку Валентины. Гигиена молодой женщины оставляла желать лучшего, что смутило ученицу повитухи. На этот счет Адриена Лубе была непреклонна: она всегда говорила своим пациенткам, что надо обмывать интимные части тела, но порой наталкивалась на стену непонимания, на насмешки и даже упорные отказы.
— Там совсем не надо мыть! Право же, мадам Лубе! — возражали ей одни.
— Тратить воду и мыло на те места, о которых вы говорите, — это для шлюх, но не для порядочных женщин, — возмущались другие.
Анжелина была преисполнена решимости давать такие же советы своим будущим пациенткам. Адриена умерла в твердой уверенности, что дочь последует ее примеру и станет умелой повитухой.
— Розетта, принеси мне таз и кувшин с теплой водой.
Девочка-подросток поспешила выполнить просьбу. Анжелина открыла чемоданчик матери. Там, в жестяной коробке, лежали чистые салфетки и кусок мыла, заметно уменьшившийся от частого употребления, а также пара перчаток из тонкой кожи.
«Я надену их, когда буду осматривать Валентину. Так надежнее», — сказала себе Анжелина.
В то же мгновение роженица издала душераздирающий крик. Ее тело изогнулось.
— Мне больно! Как же мне больно! Сжальтесь надо мной, вытащите ребенка!
— Вы еще не готовы, — возразила Анжелина. — Спокойнее, мадам. Дышите глубже, это поможет малышу.
— Мне кажется, он выходит задом, судя по форме ее живота, — заявила старуха, указывая пальцем на Валентину. — И потом, она слишком узкая, ребенок разорвет ее. Я знаю таких, у которых после трудных родов так ничего и не срослось.