Анжелина внимательно слушала, не отрывая взгляда от букета роз, украшавшего стол. Казалось, эти цветы заворожили ее. И в самом деле, их тонкий аромат напомнил молодой женщине очарование прошедшего лета.
«Я помню маленький запущенный сад на каменистой террасе, между двумя участками крепостных укреплений. Было полнолуние. Я лежала на траве, пахнувшей мятой и тмином. Гильем снял с меня платье, нижнюю юбку и рубашку. Тогда, в сентябре, стояла теплая погода. Недалеко цвел розовый куст. И этот аромат… Аромат роз завораживал меня. Мне казалось, что мы занимаемся любовью на ложе из розовых лепестков. Гильем привстал, чтобы лучше меня рассмотреть. Лаская мою грудь и бедра, он прошептал: “Ночи, когда на небе полная луна, окутывают тела влюбленных жемчужным покрывалом”. Эти слова были так прекрасны, что мне захотелось плакать. Он обнял меня… Я была так счастлива тогда! Я и не думала, что удовольствие может быть таким сладостным и создавать иллюзию рая».
Жерсанда постучала ложечкой по хрустальному бокалу. Раздался высокий серебристый звук.
— Дитя, о чем ты мечтаешь? Прекрати терзать себя! Мадам Лезаж впала в неистовую ярость, и ее сердце не выдержало. Я допускаю, что, если бы ты не заговорила с ней, она была бы сейчас жива. Но этого мы никогда не узнаем, поскольку эта женщина все равно была тяжело больна. Так или иначе, она не имела права оскорблять тебя и тем более бить. Господь Бог взвесил все «за» и «против»… Если твоя совесть не дает тебе покоя, следует исповедаться. Я кажусь жестокой? Да, я иногда бываю такой. Я даже могла бы разгневаться, если бы вдруг встретила Гильема Лезажа. Не грусти по нему, Анжелина. Если он женился, невзирая на твои чувства к нему и после стольких клятв, значит, он дурак и предатель. Я полагаю, твой отец ничего об этом не знает?
— Разумеется. Я много чего хотела сказать ему, когда бы речь зашла о помолвке, но никак не раньше.
— Тише! А вот и кофе!
Вместе с кофе Октавия принесла два куска миндального пирога, облитого шоколадом, с начинкой из каштанового крема.
— Я немного побеспокою вас, — сказала она, собирая грязные тарелки. — Анжелина, твоя овчарка удобно устроилась около печки. Не волнуйся, она получит свою долю угощения.
— Собака священника-отступника ест в доме благородной дамы-протестантки! — с иронией воскликнула Анжелина. — Что за парадокс! Я правильно сказала?
— Безусловно. Но откуда ты знаешь, что твоя овчарка ранее принадлежала священнику-отступнику? Ведь ты, как я поняла, говоришь об одном из тех, что скрываются в горах?
— Отступниками называют также и их прихожан, — объяснила Анжелина, сожалея о своих словах, невольно сорвавшихся с языка. — В прошлую субботу, на базаре в Сен-Жироне, какой-то пастух, похоже, узнал в Спасителе овчарку старика-отступника, которого, как говорят, похоронили в ноябре на скале Кер, что в долине Масса. Тогда-то я и встретила собаку. Но мне все равно, какое у нее прошлое. Спаситель — верный товарищ.
Воцарилось тягостное молчание. Анжелина думала о своем сыне. У старой дамы вновь возникли подозрения.
«Слава богу, девочка согласилась поделиться со мной своими горестями! Однако она о многом умолчала, я это чувствую, — говорила себе Жерсанда. — Надо набраться терпения. Всему свое время. Если у нее есть тайна, она в конце концов доверит ее мне».
Как только Октавия вышла, женщины продолжили разговор.
— Гильем казался тебе искренним? — спросила мадемуазель Жерсанда. — Ты сказала, что любила его. А он тебя?
— Он говорил, что обожает меня, находил меня красивой, умной, забавной. Но мои планы стать повитухой приводили его в ярость. Он осуждал мой выбор. По его мнению, это плохо сочетается с тем образом жизни, который должна вести супруга и мать.
— Да он настоящий тиран! Представь: он остался здесь, осмелился пойти наперекор своим родителям и попросил твоей руки. Как бы ты поступила, Анжелина? Посмела бы ты пренебречь желанием Гильема? Стала бы ты ездить по всему краю, чтобы помогать роженицам, как это делала твоя мать Адриена?
— Я об этом не думала, — честно призналась молодая женщина. — Мне нравится это ремесло, хотя оно и не приносит богатства. Впрочем, оно не нравится папе… и вам, мадемуазель. Порой меня охватывают противоречивые чувства: я знаю, что это мое призвание, но в то же время хочу остаться в Сен-Лизье и зарабатывать на жизнь шитьем: быть портнихой или модисткой. Каждый вечер я меняю свое мнение. Стать повитухой значит оказать честь памяти моей матери. Увы! Если я уеду в Тулузу на несколько месяцев, как здесь будет жить мой отец? Конечно, в очках он видит лучше, но после нескольких часов, проведенных в мастерской, у него появляется головная боль. Вчера вечером, сидя за столом, я была преисполнена решимости остаться здесь и не колебалась. Но сейчас, у вас, меня вновь охватили сомнения. Так или иначе, но мне придется ждать целый год, прежде чем записаться на курсы.
— Неужели ты слишком молода, чтобы участвовать в конкурсе? — удивилась мадемуазель Жерсанда.
— Нет. Но я должна накопить денег на учебу.
— Если тебе нужны деньги, я помогу.
— Вы и так много помогаете мне, мадемуазель. Заказы, которые вы делаете папе… Деньги за высокие ботинки из кордовской кожи с железными скобами, чтобы не упасть на скользком льду, позволят нам безбедно прожить до весны.
— А еще я хочу подарить Октавии новое манто. Это очень срочно. Завтра ты поедешь в Сен-Жирон и выберешь серый шерстяной драп. Фасон придумаешь сама, я доверяю тебе. И вот еще что. Если ты перестанешь величать меня «мадемуазель» и будешь называть просто Жерсандой, то сделаешь мне самый роскошный подарок!
— Я постараюсь, — пообещала Анжелина.
Через два часа молодая женщина распрощалась с мадемуазель Жерсандой. По-прежнему шел снег, придавая городу зимний вид. Из труб вились клубы дыма. Дома были построены на склоне скалы так, что их крыши как бы накладывались друг на друга. Зубчатая башня собора служила взлетной площадкой для шумной стаи ворон. Темное низкое небо, казалось, хотело раздавить городок, который веками бросал ему вызов с высокого уступа.
Анжелина шла домой, не зная, что судьба уже определила ее выбор…
Она почти подошла к улице Мобек, когда собака зарычала. Анжелина вполголоса приказала ей замолчать и взяла за ошейник. Из переулка показалась хрупкая фигура, одетая в лохмотья.
— Вы мадемуазель Лубе? — спросила незнакомка с очаровательным акцентом.
— Да. Что тебе от меня надо?
— Сжальтесь, мадемуазель, спасите мою сестру! Это ее первенец. Ей с самого утра плохо. У нас нет денег, чтобы пригласить доктора, а повитуха из Ториньяна уехала к своей пациентке. Умоляю вас, пойдемте со мной! Нам сказали, чтобы мы обратились за помощью к вам.
— Но я не повитуха! Ею была моя мать. Беги за врачом. Я знаю его. Он подождет с гонораром.
Едва Анжелина ушла от Жерсанды де Беснак, как ее снова начали обуревать противоречивые мысли. Сейчас она с состраданием смотрела на девочку-подростка. На худом лице, обрамленном темными волосами, нищета уже оставила неизгладимый след. Под поношенной, дырявой одеждой виднелась сероватая кожа, обтягивающая вечно голодную плоть.