В это первое воскресенье марта казалось, что весна уже наступила. Кусты форзиции словно выставили напоказ свои желтые цветы, а в рабатках устремились вверх голубовато-зеленые толстые листья крокусов и нарциссов.
Ученицы мадам Бертен воспользовались этим прекрасным солнечным днем и вышли погулять в парк больницы. Около домика, где жили садовники, стояли две железные скамьи. Туда-то и направились девушки. Это был выходной день, и все они надели свои самые лучшие наряды, сделали красивые прически, словно беря реванш за будни, когда им приходилось ходить в серых халатах, белых фартуках и косынках.
— К черту форму! — воскликнула Жанина, потягиваясь всем телом. — Получив диплом, я буду ездить к своим пациенткам в шелках и кружевах.
— Ну, это уж слишком! — одернула ее Одетта. — Приняв роды, повитухи редко остаются чистыми. Например, вчера женщина, которую я мыла, описала меня. Возможно, не смогла сдержаться. Но я думаю, что она это сделала нарочно.
Анжелина, сидевшая между Люсьеной и Дезире, с улыбкой слушала. Их разговоры всегда вертелись вокруг пациенток, женщин, с которыми ученицам довелось познакомиться при весьма специфических обстоятельствах. Во время, предшествовавшее появлению ребенка на свет, возникала атмосфера доверия и интимности. Но бывали и исключения. Порой обе стороны проявляли взаимную антипатию, злились друг на друга. Позавчера Анжелину буквально выгнали из родильной палаты. Мадам Бертен пришлось уступить требованиям пациентки, которая ни за что не хотела, чтобы до нее дотрагивалась женщина с рыжими волосами. Виной тому стала одна-единственная прядь, выбившаяся из-под белой косынки. «Где гнездится человеческая глупость? — думала Анжелина. — Если бы доктор Кост был там, возможно, он образумил бы эту фурию». Но Филипп Кост отсутствовал. После своего возвращения в больницу Анжелина ни разу не видела его. По родильному отделению ходили разговоры, будто бы врач заразился скоротечной чахоткой от одной из пациенток. Никто не знал, насколько правдивыми были эти слухи, тем не менее, Анжелине они доставляли боль. «Мне его не хватает. Как бы хотелось встретиться с ним в коридоре, поймать его взгляд, — думала она. — Я рассчитывала поблагодарить его за открытку, посланную ко Дню святого Валентина. Но если он серьезно болен, когда я увижу его?»
Анжелина знала, какой опасной болезнью был туберкулез. Она искренне беспокоилась за акушера, который вдруг стал ей ближе теперь, когда над ним нависла серьезная опасность.
«А что, если я напишу ему? В секретариате наверняка есть его адрес».
— О чем мечтает Анжелина Лубе? — воскликнула Люсьена. — Я знаю! О своем возлюбленном, великом докторе Косте, который умирает вдали от нее…
— Замолчи! — возмущенно сказала Жанина. — Нельзя смеяться над больными!
Молчаливая Мария, одетая в довольно плохо сшитое бежевое платье, которое облегало ее пышные формы, испуганно смотрела на Арманду, быстро ставшую ее покровительницей. Вдова успокоила девушку, ласково погладив по руке.
— Жанина права. Люсьена, у тебя совсем мозгов нет. Нам всем известно, что мама Марии умерла от чахотки в прошлом году. Тебе не хватает такта.
Эти слова произвели на веселую стайку сильное впечатление. Магали скорчила презрительную гримасу, но Арманда не смотрела на нее.
— У нас всех есть право мечтать, — сказала девушка, сидевшая рядом с Одеттой Ришо.
Это была новая ученица, занявшая место Жюстины. Она без особого труда втянулась в учебу, но никогда не проявляла особого энтузиазма.
— Будущая мадам Бертен, — прошептала Магали, едва новая ученица вошла в столовую.
Софи де Монтель было двадцать пять лет. Она была очень худой и носила очки с толстыми стеклами. Ее тусклые каштановые волосы всегда были стянуты в пучок. Весь ее странно холодный облик свидетельствовал о безупречном воспитании. Получив диплом медсестры, она хотела работать повитухой в больнице, а не в городе и не в деревне.
— Я возвращаюсь в дортуар, — сказала Анжелина. — После каникул я еще ни разу не написала отцу.
Анжелина, стройная и элегантная в черной юбке и сиреневой бархатной блузке, так подходившей к ее глазам, становившимися почти прозрачными при свете дня, встала. Слегка волнистые золотисто-красные волосы, перехваченные на затылке сиреневой лентой, спадали на плечи, образуя своего рода мягкую подвижную накидку.
Анжелина пошла по аллее, обсаженной самшитом. Особенный запах этого дерева напоминал ей об обрывистых склонах скалы Кер. Затем она свернула на другую аллею, которая вела к большой лестнице. Обычно ученицы входили в больницу через другую дверь, предназначенную для персонала, но Анжелина пошла этим путем, поскольку решила зайти в секретариат.
На первой ступеньке из розового мрамора стоял мужчина. Это был Филипп Кост, бледный, похудевший.
— О, доктор! — воскликнула Анжелина. — Вы вернулись!
Женщина протянула ему руку. Казалось, доктор был счастлив, что вновь видит ее.
— Анжелина! — выдохнул он. — Как поживаете?
— Прекрасно. А вы? Говорят, вы тяжело болели.
— Да, я болел. Проклятый бронхит пригвоздил меня к постели. Я оставался в Люшоне на попечении своей старшей сестры и матери, бодрой семидесятилетней дамы.
Доктор откровенно любовался Анжелиной. Он был рад видеть ее такой красивой, энергичной и, вместе с тем, нежной.
— Вы олицетворение весны, Анжелина! — прошептал он. — Вы смело поступили, выбрав этот цвет, но он идет вам.
— Сегодня воскресенье. Я люблю красиво одеваться, а поскольку я хорошая портниха, то сама шью себе наряды. Знаете, что это за ткань? Это подкладка чемодана.
Доктор рассмеялся и закашлялся. Его хриплый кашель вызвал у Анжелины беспокойство.
— Вам не следовало торопиться на работу, доктор Кост.
— Мне не хватало вас, — признался он, страстно глядя на молодую женщину. — И я сел в поезд.
Анжелина стала подниматься по лестнице. Поднявшись на несколько ступенек, она тихо сказала:
— Благодарю вас за открытку.
— О! У меня случился приступ романтизма, — ответил доктор. — Лихорадка вызывает странный бред.
Анжелина лучезарно улыбнулась и вприпрыжку побежала по лестнице. Ее сердце бешено стучало, но уже от радости.
Жерсанда де Беснак недоверчиво смотрела на своего нотариуса, мэтра Вижье. Он, покашливая, то перебирал бумаги, то чесал лоб разрезным ножом.
— Когда я могу подписать? — сухо спросила Жерсанда. — Мне кажется, документы в порядке. Вы прекрасно видите, что нашему маленькому мальчику неймется. Ребенок такого возраста не может долго сидеть на месте. А поскольку присутствие Октавии Мерен, его тетки, необходимо, я не могу попросить ее выйти.