Мальчик сидел на стуле, в стороне от Зинаиды Николаевны и ее семейства и как-то отрешенно смотрел перед собой. Мой приезд всех обрадовал, так как он означал, что они освобождаются от этой неприятной обузы. Только сын Очалова не обратил на меня никакого внимания.
– Он уже знает, что произошло с отцом? – тихо спросил я Зинаиду Николаевну.
– Да, я сказала ему.
Я смотрел на уныло сидящего на стуле паренька, и удивлялся тому, что мне могла прийти в голову мысль думать о нем чуть ли не как о своем враге. Он тоже жертва этого криминального беспредела, в который оказались втянуты и взрослые и дети. Я вдруг вспомнил, что до сих пор не знаю, как его зовут.
Я подошел к нему. На мгновение мальчик поднял голову, взглянул на меня, затем снова опустил ее вниз.
– Как тебя зовут?
Ответом мальчика было молчание.
– Павлом его зовут, – вместо него сказала Зинаида Николаевна.
Я дотронулся до его плеча.
– Поедем, – сказал я.
Я думал встретить сопротивление, в лучшем случае выражение недовольства, но мальчик покорно встал, посмотрел на меня, ожидая следующей команды. Я взял его за руку.
– Пойдем со мной.
Мы сели в автомобиль.
– Куда ехать? – спросил шофер.
– Ко мне домой.
Эта мысль пришла ко мне какими-то странными путями, она словно бы появилась ниоткуда, просто я без всяких размышлений, сомнений решил привести его к себе. Для чего, надолго? Этого я не ведал, да и не задавался над такими вопросами. Мы ехали к моему дому и больше я пока ни о чем не размышлял.
Я ввел его в свою квартиру, посадил на диван.
– Ты чего-нибудь хочешь, пить, есть?
Павел посмотрел на меня, в его глазах я прочел невысказанное желание.
– Подожди пару минут, я сейчас тебе что-нибудь сотворю.
На кухни я быстро сделал пару бутербродов и принес их мальчику.
– Ешь.
Несколько секунд он сидел неподвижно, затем несмело взял один бутерброд и откусил. По тому, как он активно жевал, легко можно было понять, насколько он голоден. Что его, в этом доме у Воробьевых не кормили?
– Ты немного поживешь здесь, а потом решим, что с тобой делать.
– У меня больше нет родителей? – Это были первые произнесенные им слова, обращенные ко мне.
– Тебе придется свыкнуться с мыслью, что у тебя нет больше родителей. Ни папы, ни мамы. Ты их, конечно, любил?
– Очень! – горячо воскликнул он.
– Я понимаю, но так получилось. А у тебя есть в нашем городе родственники?
– Нет, мы же приезжие.
– А где есть?
Мальчик пожал плечами.
– Ладно, потом попытаемся выяснить, где живут твои родственники. А пока располагайся тут, можешь посмотреть телевизор, поспать. В общем, выбирай занятие по душе. А я приеду вечером, мы поговорим о твоей дальнейшей судьбе. – Я провел рукой по его волосам.
– А почему убили маму и папу? – вдруг спросил он. – Разве они были плохие, ведь убивают только плохих?
– Убивают разных, и плохих и хороших. Твои родители, – я замялся, – были хорошими людьми. Но они не всегда поступали правильно. Это привело их к гибели. Ты меня понимаешь?
– Нет, – ответил Павел.
Как же ему объяснить то, что произошло, грустно подумал я.
– Тебе еще трудно понять некоторые вещи. Не думай ни о чем, просто отдохни. А я пойду.
Я вышел на улицу, сел в машину, но команду двигаться не давал. Я размышлял: стоит или не стоит мне ехать к Вознесенскому. Наконец я решил: я должен выяснить все.
Я прошел к Вознесенскому в кабинет. Он сидел за столом и что-то писал. Он посмотрел на меня, но ничего не сказал, продолжая свое занятие. Я тоже молчал в ожидании, когда он завершит свой труд.
– Вы пришли? – вдруг произнес он.
– Как видите.
– Я ждал вас. – Вознесенский положил ручку и откинулся на спинку кресла, на несколько мгновений прикрыл глаза.
– Я бы хотел знать, что произошло у вас с Очаловым? Только что я привез к себе оставшегося сиротой его сына. Когда-нибудь он захочет узнать правду о гибели отца.
– Да, когда-нибудь захочет. Но что ему даст правда?
– Она избавит его от сомнений и неопределенности. Разве одного этого мало?
– Думаю, вы правы. Скажите, что вам известно?
– Кирпич рядом с трупом Очалова и кирпичи около вашего дома совершенно одинаковые. А это редкие кирпичи, у нас на кирпичном комбинате такие не делаются. Как мэр, это я знаю точно, так как был там несколько дней назад.
Вознесенский смотрел куда-то мимо меня, и мне показалось, что мысленно он сейчас находится не в своем роскошном кабинете, а где-то совсем в другом месте. Может быть, в том самом лесу?
– После того, как вы попытались неудачно его арестовать, он примчался ко мне. И потребовал, чтобы я его спрятал. Я спрятал его в этом доме. Вечером я пригласил его к себе, мы говорили вот в этом кабинете.
– Чего же он хотел?
– Он требовал от меня, чтобы я любыми путями повлиял бы на вас, заставил бы вас отказаться от всех выдвинутых против него обвинений, чтобы вы перестали бы его преследовать. При упоминании одного вашего имени его начинало трясти.
– Вы говорили, что он вас шантажировал.
– Да, он знал, что Артур принимает наркотики и иногда ими приторговывает. Он обещал возбудить уголовное дело и посадить моего мальчика. Теперь же он стал требовать, чтобы я заставил вас уйти с поста мэра, отказаться от борьбы. Иначе он обещал довести дело до суда. Он говорил, что у него на работе, в сейфе есть все необходимые документы, уличающие Артура.
– Но Очалов сам находился в сложном положении, ему самому угрожал суд.
– Разве он там один, их там целая шайка во главе с Клочковым. А Очалов к тому же играл еще и в свою игру.
– Постойте, вы хотите сказать, что он периодически требовал у вас денег?
– Да, раз в месяц я вручал ему за молчание кругленькую сумму. Но что я мог сделать, – вырвалось вдруг у Вознесенского, – отдать им Артура?
Я молчал, у меня не было ответа.
– Что же произошло потом?
– Разговор был очень горячий, он не вполне владел собой. С каждой минутой его требования становились все более непримиримыми. В конце концов, он поставил мне ультиматум; либо я срочно принимаю меры по вашему устранению и его спасению либо за Артуром приедет наряд милиции.
Вознесенский замолчал.
– Что было дальше?
– Я метался, не представляя, что делать, это была самая настоящая западня. Сам не зная, почему я сказал Очалову, что тут находиться опасно, и я отвезу его в другой дом. И там мы окончательно все решим. Он согласился, так как сам хотел на время покинуть город. Перед тем как сесть в автомобиль, я незаметно от него зачем-то поднял лежащий под ногами кирпич и положил в машину. Поверьте, в ту минуту я не думал ни о чем, у меня не было никаких замыслов.