— Я бы хотела немножко побыть наедине с Грейс, — сказала она. — Всего несколько минут, а потом можете позвать его.
Доктор ушел, а она сидела на кровати, завороженно глядя на личико своего ребенка — точную копию лица мужчины, которого она любила.
— У меня в этой жизни нет никого дороже тебя, — прошептала она. — Ты никогда не узнаешь, кто твой настоящий отец, но это не важно, потому что твоя нежная душа — часть его души, и так будет всегда. Ты будешь нести напоминание о нем в своей улыбке, в глазах, которые так похожи на его глаза, и ты будешь счастлива, потому что я буду любить тебя за двоих. За нас двоих, любовь моя. И Сесил тоже будет по-своему любить тебя. Я никогда не разочарую тебя, Грейс, и не подведу тебя, как твоего отца или твоих сводных сестер. Я даю тебе слово.
Когда Сесил взглянул на девочку, он сразу заметил, как сильно она похожа на Луиса, и инстинктивно почувствовал, что маленькая Грейс навсегда останется для него загадкой, так же, как и ее отец. У Грейс было то, чего у Луиса никогда не было — мудрый взгляд, который заставил Сесила поежиться. Он покачал головой и улыбнулся. Как младенец, которому всего двадцать минут от роду, может видеть его насквозь? Это невозможно. Наверное, он сходит с ума, раз ему такое мерещится. Он взял себя в руки и посмотрел на жену. Одри осторожно улыбнулась ему, но Сесил не ответил на ее улыбку. Поинтересовавшись, как она себя чувствует, он пошел звонить ее матери. Он по-прежнему до безумия любил Одри, но она предала его доверие и насмеялась над его любовью. Сейчас только один вопрос не давал Сесилу покоя и тяжким грузом лежал у него на сердце: а любила ли она его когда-нибудь? Он не осмеливался спросить об этом, опасаясь, что может услышать «нет».
Грейс действительно оказалась особенной. Алисия и Леонора приезжали в Аргентину только раз в году, на Рождество, поэтому их младшая сестричка росла практически единственным ребенком в семье. Мать всячески потворствовала ее шалостям, отец относился к ней со снисхождением, бабушка и тетушка Эдна, обрадованные появлением еще одного малыша, на которого можно было направить свою любовь, баловали внучку без меры. Грейс росла тоненькой, задумчивой девочкой с длинными белыми волосами ангела и легкими шагами садовой феи. Алисия приходила в бешенство, завидуя ее обаянию, и постоянно задиралась к ней, но Грейс, в отличие от Леоноры, легко давала ей отпор. Она просто с жалостью улыбалась сестре, словно видела все потаенные уголки ее души и предвидела трудности, с которыми той предстояло столкнуться в будущем. Леоноре хотелось любить ее, но Грейс соблюдала дистанцию. Ей не нужна была дружба — только воздух, чтобы дышать, и сад, чтобы играть там с феями, которыми он, по ее словам, был населен. Леонора испытывала чувство ревности и страдала, видя, как ее обожаемая мама, которая раньше принадлежала только ей, теперь сжимает в объятиях ее маленькую сестренку. Вернувшись в Англию, когда каникулы закончились, она все время думала о маме и уже совсем по-другому тосковала по дому. Потому что теперь он уже не был таким, как раньше, когда все внимание и ласка мамы предназначались только ей и Алисии. Грейс была другой, и эта разница была такой же огромной, как море, и как бы Леонора ни пыталась достучаться до нее, у нее ничего не получалось.
Итак, Грейс росла в Херлингеме. Они с Одри устраивали пикники под сенью источающих аромат эвкалиптовых деревьев, катались верхом по бескрайним равнинам и гонялись за страусами на ранчо Гаэтано. Мама рассказывала ей о растениях и цветах, растущих на плодородных землях пампасов, и внимательно слушала, когда дочь рассказывала ей о духах, сопровождавших ее по дороге жизни.
— У каждого из нас есть ангел, который присматривает за нами, — говорила Грейс матери. — Мой ангел — высокий и смуглый, с перышками в волосах. Его зовут Тотем. У меня много друзей в мире духов, и мне никогда не бывает одиноко.
Одри верила ей, потому что, когда в доме что-нибудь терялось, нужно было просто попросить Грейс посоветоваться со своим ангелом, и потерянный предмет сразу находился. Она слышала, как Грейс разговаривает в своей спальне по вечерам, перед сном. Она описывала события, произошедшие за день, и высказывала свое мнение, словно в комнате был кто-то из друзей. Но у Грейс не было друзей, кроме мамы и духов, которые полностью занимали ее воображение.
Грейс была прирожденной пианисткой и доводила до белого каления учительницу, которая приходила вечером по понедельникам, потому что начинала играть какой-нибудь фрагмент, скрупулезно следуя нотам, а затем вдруг отступала от них, позволяя пальцам свободно путешествовать по клавишам, словно они были наделены собственным разумом. У нее был талант игры на слух, и учительнице требовалось несколько минут, чтобы понять, что Грейс сама на ходу сочиняет музыку, следуя при этом тональности и стилю оригинала. Она могла блестяще исполнить Моцарта, Баха, Бетховена, а затем так же внезапно переключиться на что-нибудь собственного сочинения, на то, что она называла «музыкой духов», уверяя, что, пока она играет, духи танцуют по комнате. Учительница раздраженно качала головой, утверждая, что духов не существует, на что Грейс отвечала:
— Моя уважаемая мисс Хорнер, вы так говорите потому, что не видите их.
А однажды она просто запрокинула голову и расхохоталась, к ужасу бедной мисс Хорнер, которая не понимала свою странную ученицу.
— Вон там, в углу комнаты, сейчас сидит крохотное создание и смеется над моей дерзостью. Давайте продолжим и заставим его маленькие ножки танцевать!
Мисс Хорнер продержалась всего несколько месяцев, и когда пришел следующий учитель, Одри предусмотрительно попросила дочь держать своих «маленьких друзей» в секрете, потому что не все смогут понять ее так же хорошо, как мама.
Грейс была счастливым ребенком. Она много смеялась, и, казалось, ничто не могло напугать ее. Она интуитивно ощущала, что недобрые люди очень несчастны: злоба, зависть и ненависть — все эти эмоции порождаются горем и отвращением к самому себе. Она не отвечала им злостью, а, наоборот, относилась с терпимостью, не характерной для маленького ребенка. Ее не терзали обычные сомнения, которые беспокоят детей, потому что с ней всегда были ее друзья-ангелы, которым можно задать вопрос, и мама всегда была рядом. Грейс полагалась на себя и была очень независимой, часто надолго исчезала, так же как когда-то в молодости ее мать, и возвращалась домой с улыбкой и небрежно растрепанной гривой длинных кудрявых волос.
Ночью, после того как мама укладывала ее в кровать и целовала, желая спокойной ночи, ей всегда являлся добрый дух с длинными непослушными локонами и улыбкой, которая была одновременно озорной и ласковой. Он садился на край кровати и гладил маленькое личико Грейс, вглядываясь в него с любовью. Грейс обожала эти моменты, делилась с ним своими мыслями и желаниями, а дух терпеливо выслушивал ее, прежде чем усыпить нежным поцелуем в лоб.
Сесил с опаской поглядывал на Грейс, так как она, казалось, видела его насквозь. Ему пришлось спрятать бутылки со спиртным и перейти на водку, запах которой не так сильно чувствовался в его дыхании. Дочь долго всматривалась в него своими большими всевидящими глазенками и говорила: