– Batard! – воскликнула я, но как ни была смущена, не могла оторваться… не глядеть на него.
Только когда он опустил ведро, взяв его под мышку, как мяч, только тогда я отвела взгляд. Я стояла, уставившись в землю, когда он непринужденно сказал на смеси бретонского и французского:
– Знаешь, не у всех есть в домах турецкие бани.
Он говорил что-то еще про «свежий воздух», но к этому моменту я утратила способность что-либо понимать.
К счастью, я и на этот раз не лишилась чувств и не умерла прямо здесь на месте, как того желала. Я просто стояла, не в силах вымолвить ни слова. Ни на что не была способна: ни говорить, ни слышать, ни повернуться и уйти. Как те индейки, что безмолвно тонут, не отрывая взгляда от падающего с неба дождя. Так мы и стояли: я, с разинутым ртом, уставившись на него во все глаза, и Ромео, улыбаясь и нисколько не смущаясь своей наготы.
Он подошел ко мне и встал рядом, но прежде натянул свои синие штаны и нашел сабо, валявшиеся на дорожке сада. Эти его действия я восприняла как новое сотворение мира.
Стоя рядом со мной, Ромео просто сказал:
– Пошли. – И, оценив положение солнца на небе, добавил: – У нас еще есть немного времени.
Он положил руки мне на плечи. Мы стояли лицом к лицу в шаге друг от друга. Казалось, он сейчас поцелует меня (и хоть мне и неловко так говорить, я была готова к этому), но он повернул меня спиной к себе, и я почувствовала, как зеленый халат соскальзывает с моих плеч.
– Можно я его надену? – спросил он. – Не замерзнешь без него?
Я сумела выдавить улыбку в знак согласия, стоя рядом в одной тонкой белой сорочке. Халат на Ромео смотрелся невероятно красиво, хотя и был несколько тесноват на груди и в плечах. Казалось, что загорелая кожа Ромео так и пылает сквозь шелк, еще более подчеркивая его изумрудный цвет. Он развязал пояс халата, чтобы сделать его более свободным. Я проследила за взглядом Ромео, скользнувшим вниз, и обнаружила, что соски грудей выдают мое возбуждение. Ромео расплылся в улыбке, потом схватил меня за запястья, когда я подняла руки, чтобы закрыть ими грудь.
– Зачем? – спросил он. Я не ответила, руки мои упали.
Я осознавала, что многие из моих тогдашних ощущений я испытывала впервые.
– Пойдем! – сказал Ромео, и я последовала за ним. Его деревянные башмаки стучали по утрамбованной земле дорожки, ведущей из сада, все быстрее и быстрее, и вот он пустился бежать. Зеленый шелк, как крылья, развевался за его спиной. Мы пробежали мимо участка стены, залитого солнцем, мимо окон студии и розария. Ромео бежал все быстрее и быстрее, а я следом, даже не зная, куда мы направляемся. Он обернулся ко мне, все еще улыбаясь, и замедлил бег, протянув руку. Я попыталась достать ее, но… слишком отстала от него, а может, он дразнил меня. Я остановилась рядом с ним, когда Ромео замедлил свой бег, скинул сабо и отшвырнул их к стене, проделав все это очень грациозно, почти не сбившись с шага. Я с радостью последовала его примеру, избавившись от своих глупых комнатных туфель.
За розарием, когда мы приблизились к окружающим имение дюнам, Ромео вновь протянул руку, и на этот раз я сумела ее схватить. Мы бежали рядышком, смеясь, оба босые. Я чувствовала, как полы его шелкового халата омывают мои ноги, словно волны… Да, волны. Ведь мы неслись так быстро к морю… Я остановилась, вернее, мое тело остановилось, и только тогда я осознала, что страх быстро охватывает все мое существо. Перонетта, именно о ней я вспомнила, а также о многих реальных и метафорических приливах, которые совсем недавно угрожали мне, едва не став причиной моей смерти. Но не благодаря ли этим самым приливам я оказалась здесь, в этой милой обители, рядом с этим прекрасным юношей?
– Что с тобой? – спросил Ромео, обернувшись.
– Ничего, – ответила я, и мы продолжили свой бег. В тот день мы с Ромео спустились по дюнам вниз от Равендаля к морю. Мы бежали по тропинке, и высокие травы цеплялись за шелк наших одежд, царапали кожу.
Когда день уже клонился к закату, перед очередным приливом мы шли вдоль берега по пепельно-серому суглинку. Ромео отпускал мою руку, только когда это было необходимо, с тем чтобы тут же взять ее обратно. Мы выманивали двустворчатых моллюсков из их узких нор, бросая туда пригоршни соли, которую Ромео хранил в маленьком ведерке в разветвлении дерева, стоящего на вершине дюны. Собирали мидий с остроконечных скал в полу халата Ромео, как в мешочек.
Было поздно. Солнце вот-вот зайдет. Мы услышали отдаленный гул, возвещающий о возвращении прилива: скоро он придет, заключив в свои объятия мириады морских звезд, раков-отшельников и медуз, расшевелит мидий, полностью изменит очертания бухты. Но я буду в безопасности на берегу, поскольку не хочу вновь, как тогда с Перонеттой, испытать на себе угрозу, исходящую от прилива.
Не говоря ни слова друг другу, мы пересекли дюну по почти нехоженой тропинке. На этот раз бледные травы, острые, как заржавевшее лезвие, впивались нам в кожу, наше движение замедляли полускрытые в земле раковины и камни. Ромео шел впереди, время от времени оборачиваясь и протягивая мне свободную руку, – другой рукой он придерживал полу халата с мидиями: он карабкался вверх, и я слышала, как скользкие раковины щелкают друг о дружку, словно раздается болтовня изо рта, полного черных зубов.
Позднее, вечером, мы сидели с Ромео вдвоем в обеденном зале. Я была разочарована, узнав, что мы не будем все обедать вместе каждый вечер. Но мое разочарование продлилось недолго: войдя в зал, я обнаружила большой стол, накрытый на двоих без особых затей: две медные миски, две кружки и две миниатюрные вилки, а также хлеб с толстой коркой, кубик масла и две бутылки простого вина. Ромео, конечно, был уже там. Когда я вернулась в мастерскую, чтобы переодеться, он куда-то ушел. Я не видела комнат, где он жил. Он тоже переоделся: теперь на нем были широкие коричневые штаны чуть ниже колен и просторная белая рубаха, чем-то напоминающая знаменитые пиратские блузы. На ногах – новая, более чистая пара сабо. Я надела первое, что попалось под руку в гардеробе: некое подобие пижамы в восточном стиле из красного шелка, расшитого золотом, – свободные шаровары и блузка на пуговицах. Чтобы попасть в обеденный зал, я прошла босиком по холодному полу коридора и, войдя, нашла теплое местечко у очага, откуда наблюдала, как Ромео хлопочет вокруг кипящего черного горшка.
– Я сварил наш морской улов, – сказал он. Ромео тушил мидии в соусе собственного приготовления – белое вино, чеснок и душистые приправы. – Ты готова к ипе fete aux moules [88] ? – спросил он.
Я была готова. Насытившись вволю, я съела еще немного. Мы непринужденно болтали, смеялись. Я запомнила очень мало из того, что было сказано, но мне было удивительно легко в компании Ромео. Все это время мы вытаскивали мидий из одного горшка, а в другой выбрасывали пустые скорлупки. Я соскребала сладкое оранжевое мясо со стенок раковин вилкой, пальцами. Бульон, хлеб, вино – все было очень вкусно.