Я спросила напрямик, но как бы в нерешительности:
– Для меня?
– Пей свой чай, – сказал Асмодей, положив коробку рядом с серебряным подносом, который он, вероятно, и принес. Я глядела на дымящийся зелено-черный чай. Я была достаточно знакома с этим человеком, чтобы испытывать беспокойство. – Выпей же его, во имя Люцифера! Его прислала Себастьяна.
Я стала пить маленькими глотками чай, чувствуя себя значительно лучше. Мои внутренности не бунтовали больше, от атаки моря на мой организм остались только легкие колики. Чай, хоть и был солоноват на вкус, похоже, помог, и я окончательно проснулась.
– А подарок, – отважилась я спросить, – тоже от Себастьяны?
– Нет, – ответил Асмо, садясь на дальний край дивана. – Не совсем. – Он, как бы стесняясь, посмотрел на свои руки, словно собирался сделать признание. – Видишь ли, у нас, мужчин, знающихся с сестрами, тоже есть своя роль. Традиции, ну и так далее.
Сказанное им меня обрадовало, и я поняла, что страх прошел. Забыла ли я пылающие манжеты, оскорбительную игру местоимений после нашей первой встречи, слегка завуалированные угрозы? Но чье расположение, хотя бы мимолетное, нельзя завоевать с помощью подарка?
– Могу я открыть коробку?
– Чай. Допей чай.
Я последовала его совету. Чай доставил мне удовольствие. Был ли солью тот кристаллический осадок, что кружился в зеленоватой жидкости цвета моря? В нем было достаточно горечи, свойственной, пожалуй, кофе, чтобы взбодрить меня. Пока я пила, мы разговаривали, хотя я не помню ни слова из сказанного, настолько, должна признать, занимали меня мысли о подарке (а их в моей жизни я получала очень мало) и стесняло присутствие Асмодея… Я пила чай и чувствовала учащенное биение сердца, но причиной своего волнения считала, как уже было сказано, подарок и его дарителя.
– Что это был за чай? – спросила я.
– Ты ощущаешь его действие?
– Да.
Чайный осадок уже высох, оставив темный налет на дне чашки. Асмодей приблизился, чтобы дать мне попробовать его с ложечки: это была соль, а может быть, и сахар – язык слегка саднило.
– Очень хорошо, – улыбнулся Асмо, – а теперь прими мой маленький подарок. – Он осторожно, слишком осторожно взял у меня чашку с блюдцем, поставив взамен украшенную лентой коробку. Улыбаясь, я принялась трудиться над изумрудным бантом, тисненой бумагой, но внезапно ощутила горячие руки Асмодея на своих голых лодыжках. Мое сердце бешено заколотилось. Я почувствовала, что лицо пылает, а дыхание затруднено, что опять-таки приписала близкому соседству мужчины. – Да, – сказал он, – дарить именно это – своего рода традиция. Как ты знаешь, немногие мужчины вступают в союз с сестрами… Ты могла бы в нем состоять, или же тебе это еще предстоит. – Когда он произнес эти загадочные слова, я почувствовала, что его руки поднимаются с лодыжек все выше в широких штанинах моих шелковых шаровар. Он крепко держал меня, и эта хватка была бы еще жестче, если бы я сделала попытку вырваться. И я ускорила этот странный ритуал, разорвав ленту на коробке, в то время как мышцы моего горла сокращались, словно от боли. Теперь я дышала через рот, а сердце прыгало, как…
Как две синие жабы, прыгнувшие мне на грудь из открытой коробки.
Металлический смех Асмодея все звенел, звенел, звенел… Я подалась назад, но его руки были уже у колен. Он придвинулся ближе. Жирные жабы своим весом как бы удваивали тяжесть моих грудей… Они были ужасны: размером с детскую ладонь, синие, с черными пятнами… Мой пульс бешено бился. Сердце, казалось, вот-вот разорвется.
– Разве тебе не нравятся жабы? – спросил Асмо, придвинувшись еще ближе, совсем близко. – Ведь в них отражаются твои колдовские глаза. – Своим телом он придавил меня к дивану, а его лицо было на расстоянии пяди от моего. – Это же всего-навсего зверюшки. Себастьяна сказала, я должен…
– Себастьяна, – эхом повторила я, но ее имя не принесло мне успокоения, как я надеялась.
– Да, конечно. Все это делается с ее ведома… Возьми-ка жабу, колдунья. Сделай это! Сделай!
Я была испугана, и тут же в каждой из моих рук очутилось по жабе. Асмо, довольный, откинулся на спинку дивана.
– Вот и хорошая девочка, или мальчик, неважно кто.
Он расположился между моими раскинутыми ногами… не это ли нарушило ритм моего сердца?.. Да, эта сумасшедшая пульсация вызывала боль, и каждый неглубокий вдох дребезжанием отзывался в груди. Я попыталась двигаться, но безуспешно. Сделала попытку говорить, но… казалось, мой язык из сукна, а все тело ощущалось полым, словно оно набито тряпками, как мумия, обреченная на жизнь после смерти. И все же, понимая, что, если я буду поступать так, как мне велят, вся эта причудливая церемония в конце концов завершится, я поместила обеих жаб в одну руку (я ненавижу этих тварей) и стала гладить их дрожащими пальцами другой.
– Молодец, – сказал Асмодей, чьи руки бродили по моему телу куда более уверенно. Я сгорала от стыда, все более и более цепенела от его близости, от касаний его сильных рук у меня перехватывало дыхание.
– Пожалуйста, – взмолилась я, когда мне показалось, что я не смогу переносить противную тяжесть жаб ни мгновением дольше, – пожалуйста, возьми их. – С этими словами я протянула их ему. – И, будь так добр, убери свои руки с…
– Они мне и не нужны сейчас, – сказал Асмо, быстро вставая и поднимая руки, как бы капитулируя. – Нет, нет, нет. – По крайней мере, я освободилась от его ползающих пальцев. – Тебе разве не нравятся твои новые друзья?
– К сожалению, нет.
– Не имеет значения. Тебе не придется терпеть их слишком долго. Кстати, – добавил он, глядя на каминные часы, – прошло уже несколько минут после того, как ты выпила чай. Твое сердце, должно быть, так стучит, словно вот-вот разорвется!
– Да, это так, – сказала я, чувствуя, что к глазам подступают слезы. – Что ты… – Я не смогла закончить фразу, положила жаб обратно в коробку и плотно закрыла крышку. Что-то пристало к моим рукам, похожее на древесный сок или… яд с жабьей кожи.
– Bufo vulgaris или родственный ему вид, – злорадно произнес Асмо, расхаживая перед камином. – Ужасная маленькая тварь, омерзительная на ощупь. – Задрав рубаху, чтобы показать пару холщовых перчаток, заткнутых за пояс, он добавил: – И требующая чрезвычайно умелого обращения… Мне понадобилось много часов , чтобы извлечь достаточно яда из этих маленьких гадин, очень, очень аккуратно развести огонь – а то сваришь их ненароком, – о, какое невероятное терпение необходимо для того, чтобы ждать, ждать, наблюдая, как медленно стекает яд в чашку… Я глаз не сомкнул! Да, моя милая, жабы, как видно, подействовали на тебя и снаружи, и изнутри. – Этот смех, похожий на лязганье холодного железа. – Еще немного – и твое сердце внезапно взвоет…
– Но Себастьяна? – прервала я его.
Мое горло распухало. Скоро я лишусь речи. Потом дыхания. А потом и жизни.