– И колдовство, – закончила я его мысль, – могло быть тому причиной ничуть не хуже прочих.
– Вот именно, – сказал священник.
– Чтобы спасти их, призвав на помощь церковные ритуалы, – продолжала я, – и потребовался обряд изгнания нечистой силы из их мучительницы – сестры Сент-Коломб.
– Идиоты! – выпалила Мадлен. – Рассчитывать, что их спасет один нечистый священник!
– Итак, этот отец Франсуа, – начала было я, но меня тут же прервала Мадлен, которая встала и заметалась по комнате, как отец Луи до того. Но в то время как он обрел плотность и двигался размеренно и грациозно, очертания Мадлен едва прорисовывались, она казалась прозрачной и словно плыла над покрытым ковром полом… Я наблюдала, как они кружили вокруг того места, где я сидела.
Наконец, остановившись у камина из красного мрамора, Мадлен сказала:
– Теперь моя очередь. Я расскажу об экзорцизме.
На каминной полке позади нее стоял бюст мужчины, маршала де Сакса, что само по себе не лишено интереса, при этом твердая белая тяжесть фарфора, сама масса этого предмета издевательски контрастировала с бестелесностью охваченной беспокойством, сердитой девушки-суккуба. Казалось, Мадлен медленно становится более… более плотной. Она сказала, что будет говорить о том, чем вовсе не гордится, и все же поступила именно так и расскажет об этом. Не поможет ли ей священник изложить эту историю по-своему?
Тот ответил с глубоким поклоном: «К вашим услугам, дражайшая ведьма», – улыбнулся и возобновил свое медленное кружение.
Продолжающаяся шарада
– Это было в конце ноября, — начала Мадлен, стоя перед камином, шагах в десяти – пятнадцати от меня. – Ночью выпал свежий снег, но вскоре его белизна была нарушена теми, кто пришел поглазеть на ритуал изгнания нечистой силы: белый покров потемнел от грязи, принесенной па подошвах крестьянских башмаков и разбрызганной каретами богачей. По-видимому, не менее пятисот богобоязненных мужчин и женщин собрались в А***. Совершать обряд в церкви сочли слишком опасным: кто знает, как повели бы себя изгнанные демоны, оказавшись в Божьем храме? В тени древнего дуба был возведен помост, и отец Франсуа не мешал никому занять на нем места с наилучшим обзором. В назначенный час великолепный отец Франсуа в стихаре и фиолетовой епитрахили, сопровождаемый ритмичными аплодисментами и приглушенными молитвами, взошел на помост. Сестра Сент-Коломб сидела там, привязанная к стулу, стул же, в свою очередь, был привязан к дубу, вплотную примыкавшему к помосту .
– Все это казалось фоном для какого-то друидского ритуала, – сказал отец Луи, – в ходе которого дубу, стулу и ведьме предстояло подняться ввысь в языках жертвенного пламени.
– Мать-настоятельница , – продолжала Мадлен, – была облачена в простое платье, слишком легкое для такой погоды, но она даже не замечала этого, настолько была голодна, измучена и пала духом. Ее руки, ноги, босые ступни и лицо были разрисованы отметинами красного, лилового и черного цвета, голова острижена. Она стала неузнаваемой. И вот наконец отец Франсуа открыл свод ритуалов римской католической церкви и начал священнодействовать. Луи и я, конечно, присутствовали, но лишь как призраки, хотя легко могли бы принять человеческий облик, возникнув из снежных сугробов.
Мадлен смолкла.
– Луи … – сказала она, не глядя на священника, – те слова, Луи… Не заставляй меня повторять их.
Священник понял ее, как, впрочем, и я, потому что, когда он вдруг заговорил не своим голосом, меня мгновенно озарило: это голос отца Франсуа, хотя я, конечно, никогда его раньше не слышала.
Я плотнее укутала плечи горностаевой пелериной, прислушиваясь к вою ветра, проникающего в замок, и к голосу инкуба, произносящего заклинание, кружа по краю ковра вокруг меня и Мадлен.
«Я, отец Франсуа Сидони, слуга Христа и Церкви, именем Иисуса Христа приказываю тебе, нечистый дух, если ты прячешься в теле этой женщины, творения Божьего, и если ты досаждаешь ей каким-то образом, немедленно дать мне ясный знак, свидетельствующий о твоем присутствии…»
– Когда начался ритуал экзорцизма , – продолжила свой рассказ Мадлен, – сидящая на помосте сестра Сент-Коломб казалась куда менее живой, чем огромный дуб, к которому она была привязана. Все неотрывно смотрели на нее, ожидая какого-нибудь дьявольского знака, но тщетно. И тогда, полностью отступив от предписанного ритуала, отец Франсуа обратился к собравшимся. Он с пафосом заявил, что избавит мать-настоятельницу от демонов, которые ее использовали и заставили убить доброго отца Бортона и мучить невинных монахинь. Обратившись к сестре Сент-Коломб, которая желала лишь одного: поскорее принять наказание – смерть, – как бы несправедливо оно ни было, отец Франсуа велел демонам, скрывавшимся внутри нее, объявить о себе, назвав свои имена, ранг в сатанинской иерархии и ту роль, которую они играют. Он спросил также, собираются ли они оставаться в телесной оболочке этой женщины какое-то определенное время или навсегда .
– Услышав это, – усмехнулся священник, – многие в толпе открыли рты от изумления.
– Он спросил, когда и где демоны вселились в монахиню, эту колдунью. Ответа не последовало. Еще громче, в каком-то мелодраматическом порыве, прыгая по грубо сколоченному помосту, словно он сам был одержим бесами, отец Франсуа потребовал от главного демона, вселившегося в мать-настоятельницу, ответа, почему именно ее он избрал своим прибежищем. И вновь молчание .
– Мадлен ждала благоприятного момента, – пояснил отец Луи.
– Да, ждала, едва сдерживая себя. Но тут кто-то из толпы бросил снежок в монахиню, которая с застывшим на лице выражением безысходности не отрывала глаз от священника. И тотчас на мать-настоятельницу обрушился град снежков и кусков льда. Она не могла защититься от них – ее руки были связаны за спиной. За снежками последовали камни, один из которых рассек ей губу, другой – разодрал щеку… Не в силах больше ждать, я… Должна сказать, что отец Франсуа и все присутствующие были весьма… весьма удивлены, когда мать-настоятельница впервые отозвалась на произносимые над ней заклинания… Я спустилась, все еще незримая, и парила над древним дубом, к которому была привязана мать-настоятельница. Не прилагая ни малейших усилий, чему была крайне удивлена, я заставила стул, на котором сидела обвиняемая, медленно подняться, словно его увлек поток воздуха. Он поднимался все выше и выше – и вот веревки, которыми он был привязан к дубу, с треском разорвались, как натянутые струны .
– Ты подняла его ввысь, и… – изумилась я.
– Я заставила его подняться, о чем уже упоминала. Это действие никак не было связано с физическим усилием – только с усилием воли. А потом я вошла в телесную оболочку сестры Сент-Коломб, по-настоящему завладела ею, хотя это было всего лишь простое вытеснение водной субстанции; когда принимаешь чей-то внешний облик, пользуясь украденными башмаками или юбками, – это совсем другое. И я заговорила ее голосом, заставив его подняться до крика, так что было слышно каждое мое слово. В наступившей ледяной тишине я сказала: «Я служила истинному Богу и была несправедливо осуждена на смерть без успокоения. Я явилась из Чистилища в надежде на погребение по христианскому обычаю». Все это время я пребывала в теле вконец сломленной монахини, которая на мгновение лишилась чувств, когда я заговорила ее голосом… Усилием воли я заставляла стул висеть высоко над этим наспех сколоченным (он был весь в щелях )помостом. Монахиня превратилась в некое подобие тряпичной куклы: я владела каждым ее движением, заставляя прыгать, скакать и барахтаться, как…