Площадь была охвачена паникой. Некоторые попадали на землю, на них садились птицы. Сотни людей, задыхаясь, побежали прочь с площади. Пятнадцать человек были затоптаны насмерть. В их память был вывешен именной список под заголовком «Невинно убиенные».
Палач тайком ускользнул, чтобы помолиться, в церковь Сен-Пьер. Прокурор, хирург и месье Адам остались на площади, забившись от страха под трибуну. Через год они все умрут: месье Адам подавится снадобьем от импотенции, хирурга подкараулят воры на Марсельской дороге и нанесут тринадцать ударов ножом, прокурор в ту же ночь начнет слышать голоса и в первую годовщину сожжения кюре поступит так, как они ему велят: заберется на колокольню церкви Сен-Пьер и там повесится.
Конечно, ни отравление, ни разбой, ни тяга к самоубийству не были настоящими причинами этих смертей. Отец Луи и Мадлен вернулись, чтобы преследовать своих гонителей, убивать их по очереди, и каждый из них знал об этом в момент своей смерти. Они видели лица священника и девушки и понимали, знали , что их судьбы в руках демонов.
А отец Луи сгорел дотла.
Дым в конце концов развеялся, запах фиалок унесся в небеса. Серебряные и белые птицы перестали кружить, хотя несколько дней их видели над площадью, на деревьях, карнизах и статуях. И еще долгие годы те обитатели города К***, что присутствовали при казни, клялись, что видят птиц и чувствуют запах фиалок.
Прах кюре так и не был развеян по ветру, по крайней мере тем способом, какого требовал приговор. Более того, поздно ночью немногие приверженцы кюре и многие бродяги вернулись на площадь, чтобы просеять никем не охраняемую золу. Они рылись в теплой пыли в поисках кусков обуглившейся плоти, костей и еще не успевших остыть зубов. Некоторые искали реликвии, другие – памятные сувениры. Были и такие, кому требовались талисманы, чтобы привлечь удачу или добиться чьей-то любви.
В тот день еще никто не знал, что именно тогда, когда в воздух поднимались пламя и белый дым, после того, как палач свернул шею кюре, спустились птицы и над площадью навис одуряющий запах фиалок, в дом господина Капо, самый красивый на площади, воспользовавшись происходящей церемонией, проник вор. Помимо серебра и денег он обнаружил в доме нечто такое, что заставило его поспешно покинуть пределы Франции на судне, отплывавшем из Марселя, чтобы ему не приписали вину за его кровавую находку – тела двух юных женщин.
А случилось вот что: Мадлен убила Сабину. Держа в руке утюг из литой стали, Мадлен неторопливо поднялась из кухни по лестнице и проломила утюгом череп спящей Сабине. Потом спустилась в библиотеку, где ее обучал отец Миньон, и провела там тяжкие часы в состоянии, напоминающем молитву, страдая от невыносимой боли, причину которой не могла понять. С ней были письма. Она развязала ленточки, скреплявшие письма, которые она так и не отправила Луи, своему возлюбленному, и нерожденному ребенку. Она веером разбросала письма вокруг себя, разожгла огонь и не спеша, одно за другим, предала письма пламени. (А боль все усиливалась!) В ту ночь она слышала шум с площади: это сколачивали помост для казни. Прошла ночь, наступил рассвет, и она исторгла из чрева ребенка, отравленного, обреченного преждевременно родиться и тут же умереть. Мадлен ждала. И когда крики толпы подсказали ей, что пытка вот-вот начнется, она взяла небольшую вилку, которой брали угли из жаровни, и изо всех оставшихся сил провела тремя черными зубцами по всей длине своего горла. Потом вырвала свой язык и выдернула его через разорванную шею. Она быстро задохнулась от нахлынувшей крови.
В библиотеке вор появился уже перед самым уходом. Он быстро прошел через верхние комнаты и видел только задранную тощую левую ногу Сабины, соскользнувшей в своей предсмертной агонии на пол и лежавшей между стеной и кроватью. И все же было очевидно, что здесь совершено преступление. Кровь на подушках, забрызганные кровью муаровые обои. Когда же он обнаружил в библиотеке второе тело, в столь ужасном состоянии, с синим мертворожденным ребенком между ног… Увидев все это и сообразив, что уже набрал добра больше, чем может унести, вор поспешно покинул дом тем же путем, что и вошел, – через окно кухни.
Той же ночью господин Капо возвратился в К***, в свой ограбленный и залитый кровью дом, в котором так давно не появлялся. Через месяц он сумел с большой выгодой продать его.
Сабина в одно светлое утро была похоронена в освященной земле. Похороны были пышными, но присутствовали на них только завзятые зеваки и бродяги.
Тельце ребенка, девочки, было отделено от тела матери и сожжено в печи приюта для подкидышей. Мадлен как самоубийца была предана земле у пересечения дорог, вдали от городских стен. Погребение сопровождалось крайне урезанными похоронными ритуалами.
Едва повесть о злоключениях Мадлен и кюре была рассказана до конца, как отец Луи подал голос с подоконника, нарушив воцарившееся было молчание.
– Она уже здесь, – проговорил он и помахал из окна рукой кому-то внизу.
– Она идет! – обрадовалась Мадлен, как будто печальная судьба, только что ею изложенная, была не ее собственной, а чьей-то чужой. – Себастьяна идет! – Она повторяла это снова и снова. Темно-красные края раны ее возбужденно затрепетали, кровь сгустками капала с них, а из горла она лилась, словно из открытой цирюльником вены; когда девушка начинала говорить – а как еще мне назвать то, что она делала? – это заставляло кровь литься из разорванной глотки потоком.
Бережно, однако продемонстрировав необычайную силу и очень быстро, отец Луи поднял меня со стола, на котором я оставалась на протяжении всего рассказа. Он улыбнулся мне, будто перед ним было нашалившее, но очень любимое дитя, которое он не может наказать, а потому вынужден проявить снисхождение.
– Я должен извиниться за свою подругу, – проговорил кюре. – Она очень взволнована; ведь ей пришлось ждать этого дня несколько столетий.
Мадлен подошла к окну, и я услышала, как она еще раз произнесла все то же незнакомое для меня имя. Я взглянула на отца Луи.
– Она говорит, что прибыла Себастьяна д'Азур. – Он быстро вернулся к окну и опять подал рукой знак кому-то едва различимому в предрассветных сумерках.
Путь Мадлен от стола к подоконнику был отмечен пятнами крови. Теперь кровь образовывала вокруг нее красный, все расширяющийся круг, своего рода нимб, хорошо видный на каменном полу.
– Себастьяна вот-вот поднимется, – проговорил отец Луи.
– И солнце тоже , – не то подумала, не то произнесла Мадлен. – Мы должны поспешить, если…
Я не разобрала следующих ее слов. Следует отметить, что я находилась в полуобморочном состоянии от страха и от усталости. И очень сильно саднило там, где только что побывал инкуб.
– Что… – пролепетала я, – что здесь происходит?
– Успокойся, – ответил отец Луи. Он подошел ко мне так быстро, что я отступила назад и споткнулась, едва не упав. – Не бойся, – проговорил он, подхватывая меня. – И не проси объяснений. Сейчас не время. У нас действительно его совсем мало.