Мазерс отшвырнул заверещавшую крысу и со стуком захлопнул ларец. Его лицо было белее мела. Он схватился за веревку колокольчика и принялся бешено ее трясти.

– Чарльз! – закричал он. – Чарльз!

На зов явился верный Чарльз, служивший главе Золотой Зари уже несколько лет – солидный, монументальный, как памятник Нельсону.

– Да, сэр, – отозвался он.

– Чарльз, немедленно поезжай к мистеру Нолансу! Скажи, что я срочно вызываю его, сейчас же! И пусть свяжется с остальными – он знает, с кем.

Голос Мазерса дрожал от гнева и огорчения.

– Э… хорошо, сэр. А с этими что? – Чарльз указал пальцем на крыс. – Кстати, я пока шел, еще несколько штук видел. Тут, полагаю, надо котов принести – два-три, не меньше.

– Черт, котами мы не отделаемся, – проворчал Мазерс, отвешивая пинка подошедшей слишком близко к нему крысе. Ее товарка уже лезла на портьеру, еще парочка – снова на стол.

– Иди, же Чарльз, быстрее! Мне нужен мистер Нолан! – воззвал в отчаяньи Мазерс.

Чарльз, поклонившись, исчез за дверью. Мазерс смахнул со стола залезшего туда наглого грызуна и рухнул в кресло. Под ним что-то противно запищало – очередная крыса, на которую он с размаху приземлился.

Мазерс выругался так, как не ругался со студенческих лет.

Да здравствует Дракула!

И вот настал роковой вечер в театре «Лицеум». Зал был заполнен менее, чем на треть. «Вампиром» заинтересовались немногие – друзья и родственники занятых в постановке актеров, и просто случайные праздношатающиеся, прочитавшие скромную афишку возле «Лицеума».

Над залом перепархивало ожидание. Сливающимися звуками шагов. Шелестением программок. Вскриками музыкальных инструментов из оркестровой ямы. Приглушёнными голосами:

– А где Ирвинг?

– Носится где-то за кулисами. Занят по горло.

– И зачем ему только всё это нужно?

– Ну же, будем снисходительны!

– Молодой автор?

– Скорее начинающий.

– Где? Где?

– Да вон, слева от столба.

Начинающий автор мрачно прислушивался, мечтая слиться со столбом. Стокер окончательно извёлся на протяжении предшествующих суток. Его бросало то в жар, то в холод, то в самоуничижение, то в манию величия. То и дело ему казалось, что пьеса прославит его на всю Великобританию, после чего его немедленно придут убивать два зловещих знакомца, и он впадал в отчаяние; следом за тем ему представлялось, что пьеса провалится, отчего он впадал в отчаяние ещё большее. К тому моменту, когда он опустил свои ирландские ягодицы в мягкое театральное кресло, он чувствовал себя, точно боязливая леди перед первыми родами. Сколько раз этот миг рисовался пламенному писательскому воображению! И что же: как раз когда его герои вот-вот задвигаются и заговорят перед публикой, когда мечты вот-вот осуществятся, он едва удерживался от того, чтобы побежать за кулисы в поисках Ирвинга и, найдя, броситься ему в ноги, умоляя всё отменить.

«Это провал», – мысленно произнёс Стокер, закрыв глаза в черноту.

Провал ещё не случился, но, вспоминая репетицию, автор всё сильнее и сильнее уверялся, что до него недалеко. Мысли перескакивали от толстухи в кисейной занавеске к субъекту с бровями-гусеницами и бесстыдно набеленным лицом.

«Где была моя голова? Зачем я дал согласие на этот фарс?»

Теперь Стокеру казалось, что вампир и лжепрофессор невольно готовы были оказать ему благодеяние. Лучше было не вызывать из пепла строк, которым надлежало быть утраченными навсегда! По крайней мере, он сохранил бы иллюзию того, что создал нечто великое. Но – увидеть крах собственных сокровеннейших замыслов, убедиться, что он – бездарность, как о нём отзывались Уайльд, Йейтс и этот, как его… в общем, много их было… Сыщется ли в мире более жестокая участь?

– Добрый вечер, мистер Стокер… Мистер Стокер! Мистер Стокер!

Стокер, погружённый в свои мысли, отозвался не сразу. Тогда его дёрнули за рукав. Стокер возмущённо повернулся направо – и уткнулся взглядом в ярко-голубые глаза того самого кряжистого лысоватого блондина, который, помнится, топтался возле него на генеральной репетиции. Да, точно. Доктор, приходящийся то ли другом, то ли дальним родственником Джонни Д., исполнителю роли Дракулы. Неотёсанный субъект с голландским акцентом. В последнее время ему чрезвычайно везёт на тёмных субъектов, разговаривающих с акцентом.

– Э… здравствуйте, мистер Ван Хельсинг, – отозвался Брем, не без труда припомнив фамилию. Голландец устроился рядом с писателем, пригладил редеющую блондинистую шевелюру и жизнерадостно спросил:

– Не слишком хорошо себя чувствуете, ja?

– Лучше некуда, – отрезал Стокер. Ему что-то расхотелось быть вежливым с настырными субъектами, которые разговаривают с акцентом.

Ван Хельсинга, однако, ничуть не обескуражил его тон:

– Волнение перед премьерой? О, ja! Понимаю! Для маленького поправления здоровья рекомендую вам попить стрихнин.

– Стрихнин? Но ведь это яд!

– Всё есть яд и всё есть лекарство, разница только в дозе. Так изрекал великий Парацельс. О, раньше учёным были известны тайны, которые пошлая современность высмеивает, обзывает шарлатанством…

Круглое лицо голландца сияло воодушевлением. В самых голубых на свете глазах проницательность смешивалась с безумием в соотношении 1:1. Он наклонился к уху Стокера и – неожиданно – не прошептал, а в полный голос спросил:

– Признайтесь: где вы брали материалы?

Стокер подскочил и потёр ухо. Он открыл было рот, чтобы ответить, но тут свет в зале стал тускнеть. Алый бархатный занавес медленно раздвинулся. Публика притихла. Грянула музыка – мрачная, торжественная.

Стокер почувствовал, что слезы выступают на глазах. Наконец-то. Что бы ни ждало его дальше, аплодисменты или град тухлых яиц, а всё-таки «Вампир», хоть однажды, удостоится сцены! Волнения, снедавшие его в течение последних суток, улеглись, как по волшебству. Их сменило отрешённое бесстрастие. Теперь он готов был встретить свою участь.

Музыка набирала силу, переливаясь порывами штормового ветра, нотками жалобного волчьего воя, тоскливых причитаний, сжимавших сердце. Занавес прополз чуть дальше в стороны, и на темной сцене вспыхнул красноватый свет. Декорации изображали замок с висящей над ним полной луной. Черные острые башни были тщательно прорисованы на синем фоне.

Увертюра сошла на нет, и с последним аккордом на сцене возник высокий седой человек в черном плаще. Он язвительно расхохотался. «Войдите свободно и по собственной воле», – пророкотал низкий бас.

Зал притих. Да, дисциплина репетиций сотворила чудеса! Пожалуй, это не так плохо, как можно было ожидать. Стокер кожей чувствовал единодушный интерес публики. Только бы он не угас! Только бы…