Я захожу на кухню и обнаруживаю, что сегодня в этом доме проснулась далеко не первая. За столом сидит Дед, рядом с ним – Лидочка, за спиной генерала стоит Антон Городецкий. У плиты что-то помешивает в кастрюльке Фрося.
Я удивленно восклицаю:
– Дед, ты зачем поднялся с постели? Как ты себя чувствуешь?
– Не дождетесь, – мрачно отвечает Дед. – Я себя чувствую здоровее вас всех вместе взятых.
И тут же переходит в наступление:
– Ты мне лучше, Елена, скажи, что это еще за история с ядом в моем доме? А? Что это ты мне вчера за обедом подсунула? Я так и знал, что эти твои опыты еще выйдут боком! А может, ты специально на химика учиться пошла? Уже давно задумала меня отравить? Смерти моей хочешь, Елена? Родного деда загнать в гроб решила? Глаза твои бесстыжие!
– Дед, да ты что так на меня взъелся? Я тут ни при чем!
– А это мы еще посмотрим, при чем ты или нет! Вон, Антоха быстро разберется. Для того он сюда и прикомандирован.
Я кидаю быстрый взгляд на «Антоху». Он стоит с невозмутимым лицом, как будто клиенты называют его так каждый день.
А Дед напутствует:
– Смотри, Антоха, смотри за ней в оба! А то не ровен час она своего-то добьется!
Неожиданно мне становится смешно от этой старческой истерики. Я поддакиваю Деду, как малому ребенку, игриво обращаясь к детективу Городецкому:
– Да, Антоха, смотри за мной как следует!
Он подхватывает мою игру, щурится на меня и, растягивая слова, отвечает:
– Как скажете, Федер Семенович. Глаз с нее не спущу.
Я застываю под его взглядом, чувствуя, как меня буквально затягивает в эти кошачьи глаза. Какая-то неведомая сила, словно бурное речное течение, влечет меня к этому человеку.
Я спохватываюсь, заметив, что Лидочка удивленно смотрит то на меня, то на Антона, и срочно меняю тему:
– Ну, Дед, раз ты считаешь, что тебя пытались отравить, давай тогда отменим намеченный на сегодня семейный пикник у реки. Лежи, отдыхай, а твой сыщик пусть тебя охраняет.
Неожиданно Дед упирается:
– Нет! Ничего мы отменять не будем. И та сволочь, что хотела мне праздник испортить, пусть выкусит. – Он тычет мне в нос сухоньким кулачком, сложенным в фигу. – Ясно?
– Ладно, – пожимаю я плечами и обращаюсь к Фросе. – На речку мы отправимся ближе к обеду. Соберешь нам пару корзинок с провизией. Деду еду положишь отдельно – не забудь.
Старик только хмыкает на эти мои слова:
– Да ты со своей химией что угодно отравишь!
Пропустив очередной выпад мимо ушей, я продолжаю:
– Думаю, долго мы на речке не задержимся: Деду нужно больше отдыхать. Все-таки возраст есть возраст…
Дед презрительно кривит губы:
– Ты меня, Елена, в санитарный обоз не списывай раньше времени, – он кидает взгляд на Лидочку. – Я еще полон сил.
Лидочка сладко улыбается ему в ответ и гладит по плечу. Но после вчерашнего подслушанного разговора я уже могу различить за приторностью этой улыбки усталость от затянувшейся фальшивой игры.
Дед, похоже, этого не замечает. Он целует своими пергаментными губами руку сиделки и говорит:
– А что, Лидочка, не сыграть ли нам сразу после моего юбилея еще и свадьбу? Чего тянуть-то? Семья в сборе, а больше нам никто из гостей и не нужен. В ЗАГСе меня хоть завтра без всякого там ожидания распишут. Думаю договориться с ними на следующий вторник. Пойдешь за меня? Не передумала?
Девушка немного бледнеет, а потом с готовностью кивает и целует жениха в лоб:
– Да, Федор Семенович! Да… То есть нет! Не передумала! Пойду, конечно!
– Вот и славненько, – Дед довольно крякает. – На пикнике мы как раз и отметим нашу официальную помолвку.
* * *
Около полудня мы все, кроме Фроси, направляемся к реке, до которой минут десять ходу.
Идем медленно, подстраиваясь под шаркающий шаг старого генерала, которого под руку ведет Лидочка, вырядившаяся в какую-то цыганскую юбку и нелепую ярко-красную кофту поверх маечки, усеянной крупными аляпистыми цветами. У этой девицы явно проблемы со вкусом.
Я шагаю рядом с Кареном, за нами идут Мария и Антон. Сзади плетется Андрюшка. Мы с Марией несем корзины с едой, мужчины тащат легкие складные кресла.
Я вспоминаю слова Марии о том, что она и узнае́т, и одновременно не узнае́т окрестности, измененные временем. Я тоже замечаю, что многое выглядит по-иному – ведь и я тут давненько не была.
Речной берег, на котором раньше был небольшой пляж, зарос камышом и прочей зеленью, которая растет на диких водоемах – к воде ведет лишь небольшая тропинка, которую, скорее всего, протоптали дачники и местные жители. У са́мой воды народ все-таки отвоевал у камыша приличный пятачок и, похоже, именно сюда по-прежнему бегает купаться.
Здесь мы и располагаемся на пикник. Расстилаем пару покрывал, выкладываем на них еду и посуду и расставляем кресла.
Карен откупоривает бутылку вина, разливает его по бокалам и произносит первый тост за здоровье и долгие лета «дорогого юбиляра». Мы пьем, а Дед, лишь слегка пригубив, подозрительно обводит нас глазами. Он принимает и вино, и еду только из рук своей сиделки.
Когда вино второй раз наполняет наши бокалы, Дед произносит тост:
– Давайте выпьем за нашу помолвку с этой прекрасной девушкой, моей драгоценной Лидочкой, которая стала для меня на склоне лет настоящей любовью. И в залог своих чувств я хочу подарить ей это кольцо.
В подтверждение своих слов генерал вынимает из кармана и надевает на палец своей невесте кольцо, при виде которого я бледнею: это ведь обручальное кольцо Ба, которая носила его всю жизнь, не снимая. Именно поэтому оно мне так хорошо знакомо. Да как он мог подарить такую вещь, память об умершей жене, этой девке!
И тут я замечаю, что Мария тоже не отрывает взгляда от кольца, и на лице ее легко читается, что и она его вспомнила. Андрюшка кольцо то ли не узнал, то ли ему все равно. Я перевожу взгляд на Карена. Тот смотрит на Лидочку с нескрываемой злостью. А он-то почему? Явно не из-за кольца. О нем Карену ничего неизвестно.
А что наш сыщик? Он внимательно изучает наши лица. Видно понял по ним, что что-то пошло не так.
И только Лидочка восхищенно рассматривает подарок. Кольцо красивое: старинное, дорогое, с природным сапфиром огранки «кабошон». Наверное, девочка уже мысленно подсчитывает, за сколько загонит его в «комиссионке». Нашу фамильную ценность!
Дед кидает на меня взгляд, и я понимаю, что это очередная попытка вывести меня из равновесия.
Я поднимаю свой бокал, прожигая старика взглядом, исполненным ненависти.
– Совет вам да любовь! – произношу я таким тоном, словно желаю ему вечно гореть в аду.