– О, не надо так говорить, монсеньор!
– Разве это неправда? Разве я не одинок? Одинок и несчастен, прозябаю в нищете, в убожестве, без семьи, почти без друзей. – (Эти слова тут же пробудили сочувствие Алины, нежное сердце которой всегда откликалось на чужую беду.) – В такие времена мы и узнаем, кто является нашим истинным другом. Я могу перечесть своих друзей по пальцам одной руки. Я живу здесь на скудное подаяние, принц и нищий в одном лице, оставленный всеми, за исключением горстки верных людей. Чем, кроме любви, я могу отплатить за бескорыстную преданность, при одной мысли о которой на глаза у меня наворачиваются слезы?
Они снова двинулись в путь и медленно побрели по берегу реки. Алину глубоко растрогали горестные жалобы его высочества. Кроме того, ей льстило, что он почтил своим высоким доверием именно ее и с такой искренностью поведал ей свои тайные и невеселые мысли. Девушка сознавала также, что эти откровения все крепче привязывают их друг к другу. Месье, который именно к этому и стремился, вновь заговорил, позволив себе еще бо́льшую откровенность:
– Положение принца никогда не бывает завидным, даже в самые счастливые времена. Ему угождают, но не ради его самого, а ради милостей, которыми он может осыпать. Ему всегда угрожает опасность принять низкопоклонство за любовь. И если приходит время, когда принцу остается рассчитывать только на себя, на личные достоинства, не приукрашенные больше блеском титула, тогда уделом его, как правило, становится горечь. Сколько людей из тех, кому я всецело доверял, чью привязанность считал самой искренней, осталось со мною теперь? Где та, которая, по моему глубокому убеждению, должна была остаться со мной даже тогда, когда все остальные покинут меня? Где она теперь? На поверку ее любовь оказалась недостаточно сильна, чтобы противостоять нищете.
Алина догадалась, что Месье намекает на госпожу де Бальби, и горечь его слов разжалобила ее еще сильней:
– Но не может ли быть, монсеньор, что друзья, зная о ваших стесненных обстоятельствах, боятся злоупотребить вашей щедростью?
– Как вы милосердны! Все ваши слова выдают несравненную красоту вашей души. Именно такими мыслями я пытался польстить своему тщеславию. Но все свидетельствует о том, что я заблуждался. – Принц тяжко вздохнул и печально улыбнулся. – И все-таки у меня остались еще утешения. Ваша дружба, моя дорогая Алина, – величайшее из них. Надеюсь, мне не суждено потерять ее вместе со всем остальным.
Ее глаза увлажнились.
– Если вы цените мою бедную дружбу, монсеньор, можете не сомневаться – она навсегда останется с вами.
– Моя дорогая! – Месье остановился, взял ее руку и бережно поднес к губам.
Таким образом его высочество достойно отступил с позиций, которые он преждевременно попытался захватить. Теперь он снова стоял на прочной почве дружбы, и опыт подсказывал ему, что благоприятная возможность для новой атаки подвернется не в столь уж отдаленном будущем. А тем временем можно использовать сочувствие девушки, чтобы подорвать ее оборону.
Но в шале Месье поджидал д’Антрег, сообщивший ему о другом препятствии – препятствии, которое принц считал окончательно устраненным.
– Он жив! – в отчаянии вскричал Месье и этим восклицанием с головой выдал себя проницательному советнику.
– И не только жив, но и благополучно продолжает действовать.
– Боже мой! – Регент рухнул на стул и обхватил голову руками. В комнате повисло тяжелое молчание.
– У меня тут его письмо к мадемуазель де Керкадью, – вкрадчиво сообщил ему д’Антрег. Месье ничего не ответил. Он по-прежнему пребывал в прострации. Д’Антрег молча наблюдал за ним и ждал. В уголках его плотно сжатых губ притаилась улыбка. – Ваше высочество желает, чтобы его вручили? – спросил он после паузы.
Что-то в его тоне заставило регента поднять голову и пристально посмотреть на своего советника. Круглое лицо принца выглядело изумленным, почти испуганным.
– Чтобы его вручили? – переспросил он хрипло. – Но как же иначе, д’Антрег? Как иначе?
Д’Антрег выдохнул, шумно и протяжно:
– Я тут поразмыслил, монсеньор…
– И что же?
Д’Антрег несколько раз взмахнул письмом, зажатым между пальцами.
– Вручение этого письма адресату представляется мне утонченной жестокостью, монсеньор. – Он сделал паузу, а затем, отвечая на безмолвный вопрос, застывший в выпученных глазах Месье, продолжал: – Этот безрассудный молодой человек вместе с фанфароном де Бацем продолжают подрывную работу в Париже, самым вероятным итогом которой будет гильотина для них обоих.
– И что дальше? Что у вас на уме?
Д’Антрег приподнял бровь, словно выражая недоумение по поводу медлительности, с которой соображал его господин.
– Эта благородная молодая дама уже пережила свою утрату. Она вынесла настоящую муку и сейчас постепенно приходит в себя. Время начало залечивать ее раны. Неужели стоит обрекать ее на новую пытку? Ведь ошибочные сведения этого идиота Ланжеака в любой момент могут обернуться сущей правдой.
Месье задумался. Казалось, его дыхание стало слегка затрудненным.
– Понимаю, – сказал он. – Да. Но что, если Моро в конце концов все-таки выживет, несмотря на все опасности, с которыми столкнется?
– Это настолько маловероятно, что не стоит задумываться над такой возможностью всерьез. В этот раз его спасло чудо. Такие чудеса не повторяются. А даже если это и произойдет… – Он в задумчивости оборвал фразу.
– Да-да, – подхватил регент. – Что тогда? Что тогда? Именно это я хотел бы знать. Что тогда?
– Даже тогда ничего плохого не произойдет. А некоторая польза, возможно, будет. Всем ясно, что этот мезальянс ничего хорошего мадемуазель де Керкадью не принесет. Она заслуживает лучшей участи, нежели брак с простолюдином, с неизвестно чьим бастардом. Если она, убежденная в смерти Моро, выкинет его из головы, что уже понемногу и происходит, и до его возвращения – крайне маловероятного – обратит свою любовь на кого-то более достойного, разве это не благо?
Регент продолжал во все глаза взирать на д’Антрега.
– А письмо?
Граф пожал плечами.
– Нужно ли кому-нибудь знать, что оно прибыло? Оно попало сюда чудом. Курьер, который его вез, в дороге получил сотрясение мозга и прибыл на три недели позже. С таким же успехом он мог разбиться насмерть.
– Но бог мой! Я же знаю о существовании этого письма!
– Станет ли ваше высочество винить себя за молчание, которое может оказаться столь полезным, тогда как слова, вероятно, послужат причиной сильнейших страданий дамы, ничем их не заслужившей?
Принц, терзаемый противоречивыми чувствами, снова зарылся лицом в ладони. После очень долгого молчания он заговорил, не поднимая головы:
– Я не отдаю вам никаких приказов, д’Антрег. Я больше ничего не желаю об этом знать. Вы можете действовать всецело по своему усмотрению. Вы меня поняли?