– Кловер была в подавленном состоянии… близка к отчаянию. В то утро она рыдала, почти истерически, поскольку настало воскресенье, тот самый час, когда она всегда писала отцу. Отцу, которого не было в живых уже несколько месяцев.
– Вы поссорились из-за ее переживаний или из-за того, что она писала письмо? – спросил Холмс.
– Я убеждал ее завести новую воскресную привычку, – ответил Адамс. – Писать сестре Эллен. Заполнить воскресенье чем-нибудь, кроме скорби.
– Она и впрямь написала сестре после вашего ухода, по крайней мере начала, – проговорил Холмс. – Попробую процитировать на память: «Не передать словами, насколько Генри ласков и терпелив», и в последнем, неоконченном абзаце: «Генри был – и остается – несказанно ласковее и терпеливее всех вас». Отчего, по-вашему, она написала так сразу после того, как произошла ссора и вы ушли из дому, мистер Адамс?
Лицо у Адамса стало словно у писателя, который принужден смотреть, как страница за страницей сгорает труд его жизни.
– Не знаю, мистер Холмс. Как не знаю, откуда вам известно дословное содержание письма.
Холмс отмахнулся, словно от банального, не стоящего обсуждения пустяка:
– Полиция сняла копию. – Он прочистил горло и продолжил: – Такое впечатление, что миссис Адамс писала предсмертную записку самоубийцы, желая снять с вас всякую тень подозрения.
Адамс только затряс головой, то ли отрицательно, то ли растерянно.
– В том же письме миссис Адамс писала сестре, – сказал Холмс, – и я вновь процитирую на память: «Будь во мне хоть что-нибудь хорошее, я смогла бы на это опереться и мало-помалу начать жить сызнова». Дальше письмо обрывается. Почему вы так быстро вернулись домой, мистер Адамс? Всего минут через десять? Мне известно, что вы не были в то утро записаны к зубному врачу.
Адамс взял со стола вечное перо и стиснул двумя руками, словно хотел переломить.
– Мне стало… тревожно, – выговорил он наконец. – Я понял, как подло было оставить Кловер одну в расстроенных чувствах.
– Итак, вы вернулись домой, – сказал Холмс. – Позже вы сказали, что увидели у входа мисс Ребекку Лорн и та спросила, можно ли ей сейчас навестить Кловер.
Адамс молчал. Его обычно пугающе умные глаза словно подернулись туманом.
«Полупрозрачная дымка памяти», – подумал Холмс.
– Почему вы солгали и в этом, мистер Адамс? – спросил Холмс.
Адамс заморгал:
– Кто сказал, что это ложь?
– Я говорю. Вы встретили Ребекку Лорн, когда та выходила из вашего дома на Эйч-стрит. Она рыдала – так же истерически, как миссис Адамс чуть раньше, – и еле-еле смогла объяснить сквозь слезы, что́ увидела, зайдя к миссис Адамс. Не так ли, мистер Адамс?
– Да. Мне пришлось завести мисс Лорн в прихожую, чтобы никто не увидел ее истерики… и лишь через минуту-другую она смогла рассказать мне, что́ обнаружила наверху.
– Как она попала в дом? – спросил Холмс, вновь подаваясь вперед.
– Что-что?
– Вы наверняка заперли дверь, прежде чем вышли, чтобы прогулкой успокоить гнев, – сказал Холмс. – Как Ребекка Лорн проникла в дом?
Адамс ответил почти рассеянно:
– Месяцем или двумя раньше Кловер сделала для нее ключ. Мы надеялись поехать в Нью-Йорк за покупками – тщетно надеялись, как оказалось, – и Кловер дала мисс Лорн ключ, чтобы та заходила, приглядывала за слугами, следила, чтобы цветы поливали вовремя.
– Тело миссис Адамс в разгромленной гостиной обнаружили не вы, а Ребекка Лорн, – сказал Холмс.
Это было утверждение, не вопрос, так что Адамсу не пришлось отвечать. Он ограничился еле заметным кивком.
После некоторого молчания Адамс заговорил глухо – голосом человека, который прошел через ад и знает, что должен повторить свой путь:
– В последние месяцы перед этими событиями одна лишь Ребекка Лорн отвлекала Кловер от скорби по отцу. Кловер перестала видеться почти со всеми подругами. Неправдой будет сказать, что они были неразлучны, однако никого Кловер не ждала так, как мисс Лорн.
– Они ведь накануне вечером вместе нанесли визит миссис Камерон… Лиззи Камерон? – спросил Холмс.
Адамс вновь быстро заморгал:
– Да. Лиззи была очень больна… инфлюэнца, если не путаю. Кловер пошла ее навестить и позвала с собой мисс Лорн. Они принесли цветы и книгу.
Холмс вынул из верхнего кармана сценическую фотографию Ирэн Адлер и протянул Генри Адамсу:
– Это Ребекка Лорн?
Адамс поднес фотографию к глазам, потом отодвинул, стараясь разглядеть получше:
– Да… похоже, она. Платье более… броское, наверное, так будет правильно сказать… И выглядит она несколько моложе, чем в нашу последнюю встречу, однако, судя по всему, это Ребекка.
– У вас в руках афиша спектакля с участием Ирэн Адлер. Она американка по рождению, но обучалась в Европе.
– Обучалась чему? – спросил Адамс.
– Оперному пению, актерскому мастерству и шантажу, – ответил Холмс. – Особенно последнему.
– Не верю.
– Вы помните ее кузена, некоего Клифтона Ричардса?
– Конечно. Он работал в фотографическом отделе Госдепартамента. – Адамс умолк, и его глаза вновь заволокло дымкой. – Это он принес Кловер новый раствор для проявки, содержащий цианистый калий.
– Его настоящее имя Лукан, – сказал Холмс. – Возможно, Лукан Адлер. Возможно, он сын Ирэн Адлер.
Адамс вновь замотал головой.
– Вы видели Лукана – ее кузена Клифтона – в тот день, когда встретили Ребекку Лорн выходящей из вашего дома? В день смерти Кловер.
– Нет.
– Значит, он мог быть в доме и спуститься по лестнице для слуг, пока вы бежали вверх по парадной, а затем выскользнуть через черный ход, – заметил Холмс.
– Странное и возмутительное предположение, – сказал Генри Адамс. – У нас нет никаких свидетельств, что ее кузен Клифтон в тот ужасный день был у меня дома.
– Свидетельств нет, – согласился Холмс, – но нам доподлинно известно, что «Клифтон Ричардс» – убийца по фамилии Адлер. И, не допросив Ирэн Адлер – вашу так называемую Ребекку Лорн, – невозможно узнать, что на самом деле произошло в тот день. А в марте восемьдесят шестого лондонская «Таймс» опубликовала ее некролог.
Адамс вновь затряс головой, но на сей раз сопроводил движение отрицательным жестом, словно отталкивая слова Холмса или то, что они подразумевали:
– Нет, нет… эта Ирэн Адлер не может быть женщиной, которую я так близко узнал в год перед смертью Кловер. Все эти годы я писал мисс Лорн – впоследствии миссис Бакстер – в Бостон, и она всегда отвечала.
– И в недавнее время тоже? – спросил Холмс, навостряя уши, как гончая.