Пятое сердце | Страница: 99

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

– В утренней записке вы сообщили, что разрешили загадку и взглянули на мир глазами скорбящего. Полагаю, это значит, что вы…

– Вошел в памятник? – закончил Холмс. – Да.

Генри Адамс мгновение смотрел на свои бумаги. Его лицо – и даже лысина – так побелели, что Холмс уже опасался, как бы пожилого собеседника не хватил удар или сердечный приступ. Но тут Адамс поднял взгляд и выпрямился.

– Что ж, – проговорил он почти без дрожи в голосе, – вы знаете величайший секрет моей жизни, мистер Холмс. Глупо и самоуверенно с моей стороны было дать столько подсказок такому человеку, как вы… и теперь вам все известно. – По телу Адамса прошла судорога, словно от удара током. – Вы ведь не рассказали Джеймсу?

– Я не говорил об этом Генри Джеймсу или кому-либо еще ни вчера ночью, ни сегодня утром, – сказал Холмс, чувствуя, как казуистический ответ встает у него в горле колом.

Адамс кивнул.

– За это я вам признателен. – Историк кивнул и сложил руки на столе. – И что дальше, мистер Холмс? Обсуждаем ли мы концепцию перехода денег из рук в руки?

Холмс мог бы – и даже чувствовал искушение – возмутиться, но не стал.

– Я беру гонорары сыщика, мистер Адамс, – холодно ответил он, – не плату шантажиста.

Выражение Адамса не изменилось.

– Каков ваш… гонорар сыщика в данном случае, мистер Холмс?

– Один доллар, – ответил Холмс. – И его уже выплатил мне два года назад ваш покойный шурин Эдвард.

– Нед, – странным, почти измученным тоном проговорил Адамс.

Холмс снова кивнул.

Внезапно Адамс как будто встряхнулся, прогоняя туман.

– Прошу извинения. – Он полупривстал и взялся за бархатную сонетку на стене. – Я не спросил, хотите ли вы чаю… или кофе… или виски.

– Ничего, спасибо.

Адамс почти рухнул обратно в кресло.

– Вы, – очень тихо проговорил он, – наверное, единственный из живущих знаете, какое я чудовище.

– Скорбящий, – ответил Холмс. – Не чудовище. Скорбящий, который нашел способ видеть, как другие скорбят о его утраченной любви.

Адамс почти рассмеялся:

– Слышали бы вы, что они говорят… видели бы их кривые физиономии при первом взгляде на статую Сент-Годенса… Одни строят догадки, во сколько обошелся памятник, другие ругают его унылость, недостаточную религиозность или отсутствие радостной веры и твердой надежды на вечное искупление. Мы странные и необъяснимые животные, мистер Холмс.

– О да.

– Так чего вы хотите, сэр? – спросил Генри Адамс.

– Я хочу… мне необходимо узнать правду о смерти вашей жены Кловер более семи лет назад, – ответил Холмс.

– Она выпила цианистый калий и умерла почти мгновенно, – резко ответил Адамс. – Тут нечего обсуждать, а уж тем более распутывать.

Холмс вздохнул, подался вперед и тоже сложил руки на письменном столе мистера Адамса.

– Извините мою прямоту, мистер Адамс. И мне еще много чего придется сказать напрямик, прежде чем мы закончим разговор. Поверьте, я делаю эти замечания и задаю вопросы не из жестокости, а ради того, чтобы внести ясность.

Адамс глубже вдвинулся в кресло, однако его взгляд, устремленный в серые глаза Холмса, был по-прежнему тверд.

– Смерть миссис Адамс едва ли была «почти мгновенной», – тихо, но твердо проговорил Холмс. – Я опубликовал монографию о более чем трехстах ядовитых веществах и их сочетаниях: симптомы, летальность по стобалльной шкале, запах, сила действия. Цианистый калий в дозе, которая могла убить миссис Адамс, должен был обжечь ей язык и гортань. Кроме того, этот конкретный яд лишает тело способности перерабатывать кислород… по сути душит жертву. Миссис Адамс должна была задыхаться, хватать ртом воздух, быть может, рвать на себе воротник или корсет в течение нескольких ужасных мгновений. Затем она должна была упасть на пол и биться в диких судорогах еще несколько минут. Потом…

– Довольно! – воскликнул Адамс и с такой силой хлопнул ладонью по столу, что звук раскатился, словно ружейный выстрел.

В тот же миг дверь приоткрылась и в щель заглянул престарелый дворецкий:

– Сэр? У вас все хорошо? Я слышал…

Адамс по-прежнему глядел в стол, однако кивнул и проговорил хрипло:

– Все хорошо, Хобсон. Можете больше не ждать снаружи.

– Да, сэр.

Дверь бесшумно затворилась, и Холмс услышал звук, на отсутствие которого обратил внимание первый раз: затихающие шаги в коридоре, потом на лестнице.

Холмс вновь повернулся к Адамсу и встретился с ним глазами. Будь взгляды саблями, Холмсу сейчас бы снесло голову и выпустило кишки.

– Зачем вы мне все это говорите? – просипел Адамс.

Холмс указал на кожаный том среди сотен других за спиной историка:

– «Яды и их действие» Сэдфорда, девятое издание. Вы знаете все эти подробности, мистер Адамс. Вы проштудировали симптомы отравления цианидом не менее тщательно, чем документы времен Томаса Джефферсона. Вы хотели знать правду, какой бы мучительной она ни была. И равным образом ее хочу знать я.

– Да, все верно. – Историк набрал в грудь воздуха. – Гостиная, в которой я нашел тело Кловер, выглядела так, будто там дрались трое матросов: занавески были сорваны, столы перевернуты, лампы разбиты, подушки изорваны ногтями, хрусталь сброшен с каминной полки. А лицо Кловер, застывшее, искаженное ужасом… оно было чудовищно, мистер Холмс.

Холмс кивнул и, выдержав недолгую паузу, сказал:

– Вы солгали полиции и газетчикам, мистер Адамс.

Адамс резко вскинул голову и расправил плечи. Тусклый вечерний свет блестел на его лысине и стиснутых кулаках. Секунду или две Холмс изучал лицо собеседника: его выражение напомнило сыщику маску демона ци, виденную некогда в Киото в театре Но.

Однако Адамс так ничего и не ответил. Его стиснутый кулак завис над ящиком стола, и Холмс подумал, не лежит ли там пистолет. Новая соковыжималка Холмса – заряженная – была в правом кармане твидового пиджака.

– Вы сказали газетчикам и полиции, что в то воскресное утро оставили жену одну, потому что должны были идти к зубному врачу, – продолжал Холмс. – Это неправда.

Маленький историк закачался из стороны в сторону – так сильна была внутренняя борьба. Наконец он выговорил:

– Да, это неправда.

– Почему вы ушли из дому в то утро, мистер Адамс?

– У нас произошла ссора. Бурная. – Словно осознав юридическую значимость последнего слова, он торопливо добавил: – Бурная для меня и Кловер. Никто из нас практически не повысил голоса. Мы не скандалили с криком. Никогда.

– Но вы повздорили.

– Да.

– Из-за чего? – спросил Холмс.