Так как Шпеер не признал возможности победы Германии, то Гитлер дал ему 24 часа на размышление. Это время Шпеер потратил на размышления и подготовку письма Гитлеру. В нем он говорил о своем несогласии с приказом Гитлера от 19 марта о тотальном уничтожении оборудования, но выражал готовность оставаться на посту министра.
28 марта Гитлер встретил Шпеера вопросом: «Ну и что?» Шпеер вспоминал: «Некоторое мгновение я был в смятении. У меня не было готового ответа. Но, потом, просто потому, что мне надо было что-то сказать, я, не думая и не контролируя себя, произнес: «Мой фюрер, я безоговорочно стою с вами».
По словам Шпеера, «Гитлер не отвечал, но он был тронут. После некоторого колебания он пожал мне руки, как он никогда прежде не делал. Его глаза заполнили слезы, что бывало с ним редко последнее время. «Тогда всё – хорошо, – сказал он. Гитлер показал, что он ощутил облегчение. Снова создавалось впечатление, что мы вернулись к прежним отношениям».
После этого Шпеер подготовил документ о том, что реализация приказа Гитлера от 19 марта поручалась не гаулейтерам, а Шпееру. Гитлер подписал это распоряжение.
Получив такие полномочия, Шпеер стал предпринимать усилия по сохранению экономического потенциала Германии. Вскоре он узнал, что гаулейтер Гамбурга Кауфманн молчаливо саботировал приказ о взрыве дамб, шлюзов и мостов через каналы города. Отказался взрывать дамбы Голландии и Зейсс-Инкварт. Узнав об этих действиях, Шпеер отдал приказ, запретив уничтожение шлюзов, дамб и мостов через каналы.
В своих действиях по срыву программы тотального уничтожения хозяйственных ценностей Германии Шпеер опирался на поддержку ряда военных, включая нового начальника штаба сухопутных сил Кребса. Даже некоторые люди из аппарата Бормана, такие как Герхард Клопфер поддерживали Шпеера. Позже глава СД Оллендорф сообщил Шпееру, что он мешал отправке доносов с обвинениями министра в срыве политики «выжженной земли».
Шпеер вспоминал: «Я знал, что, если бы Гитлер узнал, что я делаю, он бы расценил мои действия как свидетельство измены. Я должен был представить себе, что я заслужил бы кару по полной мере. В те месяцы, когда я вел двойную игру, я следовал принципу: я старался быть как можно ближе к Гитлеру. Всякий случай моего отсутствия был бы причиной подозрений, но возникшее подозрение могло быть устранено только тем лицом, которое постоянно находится рядом. Я не был склонен к самоубийству. Я уже построил простой охотничий дом в 120 км от Берлина. Кроме того, Роланд содержал мне другой охотничий дом из тех многочисленных домов, принадлежавших князю Фюрстенбергу». Совершенно очевидно, что влиятельные и богатые люди Германии были готовы придти на помощь министру, который старался спасти их собственность от полного уничтожения.
Шпеер сообщал и о плане бегства в Гренландию. По его распоряжению был готов гидроплан с запасом еды, одежды и множеством книг. Гидроплан должен был доставить Шпеера и его семью в один из пустынных заливов этого ледяного острова. Там Шпеер собирался пережить какое-то время после неизбежного крушения рейха.
6 апреля Шпеер перевез свою семью в Голштинию в город Каппелн, подальше от крупных городов на Балтийском море. Однако в это время в бункере разразился скандал вокруг личного врача Гитлера доктора Брандта, который перевез свою семью в Тюрингию, а не в Оберзальцберг, куда ему полагалось эвакуироваться. Считалось, что Брандт сознательно направил своих родных в область, которую скоро должны были занять американцы. Началось расследование, которое лично вел Гитлер. Шпеер понял, что и его действия по спасению своей семьи могут расценить как изменнические.
Тем не менее, Шпеер стал разрабатывать план по захвату видных деятелей рейха, чтобы не позволить им покончить с собой и уйти от ответственности. Шпеер вспоминал: «В последние дни войны два из наиболее видных военно-воздушных офицеров, Бомбах и Галланд, вместе со мной разрабатывали сложный план… Мы установили, что каждый вечер Борман, Лей и Гиммлер уезжали за пределы Берлина в разные пригороды, которые щадили бомбардировки. Наш план был прост. Когда противник бросал сигнальную ракету на парашюте, все машины останавливались и все пассажиры покидали их, бросаясь в поля. Ракеты, выпущенные из сигнальных пистолетов, без сомнения произвели бы такой же эффект. Тогда группа солдат, вооруженная автоматами, могла легко одолеть отряд охраны из шести человек».
«Сигнальные ракеты были собраны у меня дома. Мы обсудили, каких солдат отобрать. Все детали были взвешены. В общем смятении было бы возможно привезти арестованных людей в надежное место. К моему удивлению, доктор Хупфауэр, бывший главный помощник Лея, настаивал на том, чтобы удар по Борману нанесли бы члены партии, которые долго были на фронте. Никого в партии так не ненавидели, как Бормана. Хупфауэр говорил, что гаулейтер Кауфманн лично жаждет лично убить «Мефистофеля Гитлера».
«Однако, услышав про эти наши фантастические планы, начальник штаба бронетанковых сил генерал Томас убедил меня в ходе ночного разговора, состоявшегося на отрытой дороге, чтобы мы не вмешивались в суд Божий». Трудно сказать, насколько точен был Шпеер в своих воспоминаниях, но приводимые им фамилии других свидетелей говорят, по крайней мере, о том, что под конец существования Третьего рейха грызня в его верхушке обострялась и принимала крайние формы.
Тем временем Борман продолжал расследовать «дело Брандта», считая, что именно через него Шпеер оказывал влияние на Гитлера. Распространились слухи, что коллега Шпеера Карл Хеттлаге – на грани ареста. В это время швейцарская газета опубликовала материал о том, что, по мнению союзников, единственные люди, с которыми можно договориться – это Шпеер и фон Браухич.
Положение Шпеера стало чрезвычайно шатким. Однако вооруженные силы его поддерживали. На всякий случай, Шпееру была выделена охрана из бывших фронтовиков-офицеров, вооруженных автоматами. У дома Шпеера постоянно находилась бронированная машина, готовая для вывоза его из Берлина.
16 апреля Шпеер с подполковником фон Позером отправились наблюдать с высоты начавшееся наступление советских войск на Берлин. В этот день Шпеер решил обратиться по радио с призывом запретить уничтожение хозяйственной инфраструктуры Германии, прибегая к вооруженному отражению отрядов подрывников. Одновременно он хотел призвать к оставлению городов без боя, выдаче политических заключенных и евреев, иностранных рабочих и военнопленных наступающим войскам противника. Он собирался также запретить отряды «Вервольф» – законспирированные вооруженные отряды, остававшиеся в тылу Красной Армии и союзников. В конце предполагаемой речи Шпеер собирался выразить уверенность в будущее германского народа.
Шпеер связался с главным управляющим Берлинской электросистемы доктором Фишером, который заверил его в возможности обеспечить током самую мощную радиостанцию в Кёнигвурстерхаузене. Оттуда Шпеер собирался произнести свою речь. Однако генерал Хейнрици заверил Шпеера, что радиостанция окажется в руках советских войск прежде, чем тот закончит речь. Он посоветовал Шпееру записать речь.
Однако нужной аппаратуры для записи не оказалось. Съездив в Берлин на день рождения Гитлера, Шпеер выехал в Гамбург. По предложению гауляйтера Гамбурга Кауфманна Шпеер записал свою речь на пластинки в радиостанции этого города. Шпеер поставил три условия для передачи своей речи: 1) убийство его людьми Бормана); 2) решение Гитлера расстрелять Шпеера; 3) смерть Гитлера. (Выступление Шпеера прозвучало по гамбургскому радио лишь в начале мая после самоубийства Гитлера.)