– Пожалуйте, господа.
Толстяк-хозяин самолично принес посетителям пиво в больших деревянных кружках и, чуть погодя, вернулся с закусками – жаренными в кислой капусте сардельками.
– Угощайтесь!
– Смотри, не упейся, – Арцыбашев с усмешкой предупредил слугу.
Надо сказать, что Петер, по его требованию, одевался теперь куда как изысканнее, нежели прежде. Как и положено королевскому слуге! Темно-зеленый камзол с брыжами, золоченый кинжал на поясе и бархатный голубой берет, украшенный петушиными перьями, не позволял никому принимать Петера за простолюдина. Потому все трактирщики сажали мальчишку за один стол с Леонидом и даже не предлагали покормить парня на кухне, как положено слугам. Хитрый Арцыбашев пользовался Петером как источником новых знаний о здешнем мире, ну и совершенствовал свой немецкий на местный ливонский манер.
– Ой, извините, любезнейший господин…
Проходившая мимо дама слегка задела «Магнуса» своим платьем, точнее говоря – юбкой, весьма широкой и сшитой из вполне добротной светло-зеленой ткани. Полупрозрачный, ниспадавший с плеч плащ позволял оценить стройную талию, а глубокий вырез на лифе – грудь.
– Не подскажете ли, любезнейший господин, пришел ли уже корабль из Антверпена?
Девушка – или молодая дама – похоже, вовсе не собиралась тут же уходить. Милое лицо, чуть припухлые губки, медно-рыжие, выбивающиеся из-под изящной шапочки-чепца локоны. И чудные зеленые глаза! И взгляд – самоуверенный, насмешливый.
– Вы имеете в виду «Быструю колесницу», моя госпожа? – галантно привстав, уточнил Леонид.
– Да-да, именно ее.
– Сей корабль только что вошел в гавань. Буквально только что, моя госпожа, я видел это собственными глазами.
– Ах, не знаю, как вас и благодарить… Меня зовут Катерина, кстати.
– А я Лео… Леон. Не выпьет ли с нами пива, столь прелестная госпожа?
Молодой человек пропал, и это сразу же понял, едва только наткнулся на эти зеленые очи! С другой стороны… почему бы и нет? Если эта рыженькая не против… Хотя… как тут принято-то?
– О, нет, нет, любезнейший господин, – Катерина негромко рассмеялась. – Невместно молодой девушке пить с незнакомцами на людях. Здесь, в таверне, есть покои… там и выпьем. Если, конечно, хотите.
– Очень хочу. Очень!
– Тогда чуть погодя идите за мной. Спросите у хозяина Катерину.
Провожая девчонку взглядом – ах, какие бедра, какая стать! – Леонид облизнулся, словно кот на сметану, и, скосив глаза на слугу, спросил:
– Ну, как?
– Не думал, что вам нравятся портовые шлюхи, майн герр, – обескуражил тот. – Хотя эта вроде бы ничего, красивая и довольно юна.
– «Довольно юна!» – скривясь, передразнил король. – Сиди уж, умник.
– Прикажете навести о ней справки? Узнать, не больна ли чем. Знаете, майн герр, как-то в Ревеле…
– Справки? – озадаченно почесав затылок, Арцыбашев махнул рукой. – А пожалуй. Только тотчас же!
– Живенько метнусь, майн герр! – вскочив, заверил слуга. – И пиво допить не успеете.
Ушлый мальчишка не обманул, спроворил порученное дело быстро – и пяти минут не прошло, как вернулся довольный.
– До аптеки сбегал, майн герр, и к цирюльнику. Еще у слуг местных спросил. Рыжую Катерину они знают. Здорова, как бык. Недавно здесь объявилась, болезней не успела еще нахватать.
Молодой человек азартно потер руки:
– Ну и ладненько! Жди меня здесь, мой верный Петер.
– Яволь, майн герр!
Спросив у толстяка-хозяина о Катерине, «Магнус» поднялся по узкой лестнице наверх, на третий этаж, оказавшись сразу в трех, анфиладой переходящих одна в другую, комнатах, в каждой из которых стояла кровать с поднятым балдахином. На дальней кровати, у распахнутого окна, сидела Катерина. Уже без чепца, с медными, рассыпанными по плечам волосами.
А она молода, очень молода…
– Сколько же вам лет, прелестное дитя?
Девчонка расхохоталась и пожала плечами:
– Кто считал мои года, господин? Может быть, шестнадцать, а может, и все двадцать. Я не знаю. Я родилась не здесь… А потом война и… Жизнь закружила. Вы не подумайте, господин, я не жалуюсь. Мне сейчас гораздо лучше, чем прежде. Так что будем пить? Вино или пиво?
– Вы сами-то – что?
– Я бы предпочла вино, – Катерина хитро прищурилась. – И уже заказала. Сейчас принесут. Ага!
Снизу, с лестницы, послышался стук в дверь.
Девушка повысила голос:
– Входи, Яан!
Вошедший белобрысый парень – слуга – поставил на небольшой столик серебряный кувшин и бокалы синего тонкого стекла. Поставил, молча поклонился, ушел.
– Хороший парень, – вздохнула Катерина. – Русские сожгли всю его семью.
– Русские?
– Ну, татары… Впрочем, не будем о грустном. Садитесь сюда. Выпьем.
Волнуясь, Леонид присел на край ложа. Протянув наполненный золотистым вином бокал, девушка подвинулась ближе, прижалась горячим бедром.
– За наше знакомство, Леон!
– За знакомство…
– Нынче жаркое лето…
Упал на пол жилет. Белая кружевная сорочка скользнула с плеча… обнажив грудь почти до соска. Лёня поцеловал прелестнице шею… погладил плечо, поласкал пальцами грудь… чувствуя, как твердеет, наливаясь соком, изящный сосочек… а потом накрыл его губами, потеребил языком, вызывая сладострастный стон и тихий шепот:
– Двадцать крейцеров…
Однако цены!
– Хорошо, милая… Катя… Катя…
Оторвавшись от лобзаний, Катерина сбросила юбку и медленно стянула через голову сорочку, давая возможность любовнику (а лучше сказать, клиенту) любоваться юным, великолепно сложенным телом: узкой – обхватить руками! – талией, крепкой налитой грудью, изящной линией бедер, томительно-волнующей ямочкой пупка. Поспешно сбросив одежду, Леонид опустился на колени, обхватил руками ягодицы и бедра девчонки и принялся страстно целовать пупок, постепенно спускаясь к лону. Девица выгнулась, застонала, закатывая глаза…
Осторожно опустив ее на кровать, молодой человек лег сверху, прижимаясь к чудесному, восхитительно упругому телу, полному притяжения неизбывной юности и неги. Упругие сосочки уперлись Леониду в грудь, горячие бедра раздвинулась, обхватили стан… кровать заскрипела… из пухлых, приоткрытых девичьих губ вновь вырвался стон… стоны…
Как только Леонид наконец расслабленно откинулся на ложе, в дверь сильно стукнули. Такое впечатление – сапогом!
– Открывай! – послышался грубый голос. – Эта моя девка! Моя!
Засов на двери оказался слабеньким и скоро не выдержал напора. «Магнус» едва успел одеться и схватить непременную принадлежность дворянского костюма – шпагу, как в комнаты, размахивая устрашающей величины палашом, ворвался дюжий молодец лет двадцати пяти с круглым, поросшим темной щетиной лицом, и с бешеным взглядом оскорбленной невинности.