Кевин не хотел «Порше». Будем откровенны, какой на фиг «Порше»? Год-то был не 1985-й, но чего же просить? Тут следовало поднапрячь воображение, крепко подумать. Минди Тейлор-Джексон, конечно, установила стандарт по измерению подростковых способностей к манипуляции и силы родительской любви. Один «Порше», два «Порше»… Предстояло побить рекорд.
В следующий раз, когда закончился вазелин и сбежала очередная песчанка, в спальню к Кевину заявились оба родителя. Мать с отцом смотрели на пустую клетку, тогда как Кевин лениво валялся на кровати.
Кевин уже знал, на что давить.
– Чего бы я хотел за то, чтобы стать как вы? – Он скорчил подлую мину. – За то, чтобы стать ничтожеством? – Он театрально ударил себя кулаком в грудь. – Чтобы я потом вырастил никчемного извращенца, который разобьет мне сердце?
Он швырнул последний выпуск «Элль» в стену, сбив плакат с Леди Гагой. Вскочил и смел с тумбочки пустую клетку; по плетеному лоскутному коврику разлетелись кедровые орешки. Кевин переигрывал. Заплакать ему ничего не стоило – едва только по щекам миссис Клейтон побежали настоящие слезы.
Чудесное было чувство.
Кевин умел рассказывать анекдоты, но заставить человека смеяться может любой клоун, а вот заставить родную мать плакать… Это же новая, чудовищная сила. Не то чтобы суперспособность, однако начало неплохое.
– Ты не извращенец, – взвыл мистер Клейтон.
– Нет, извращенец! – ответил Кевин с яростью, которой даже сам удивился. – Извращенец! Надо было тебе сделать аборт! – накинулся он на мать. Ощутил блаженный трепет. Да, он изображал ненависть к себе, однако оставался центром внимания. Ведь главная беда подростка – родительское безразличие. Кевин вдруг понял, кем хочет стать – актером. Кинозвездой.
Словно в доказательство его природного таланта, отец схватил мать за плечи, не дав ей кинуться и обнять сына. У самого же отца лицо сделалось каменным. Ох и обзавидуются друзья в школе! Уж Кевин распишет страдания матери. Расскажет, как распустил нюни отец. Кевин сыграл на любви. Да, его очень любили.
Она сам себя взял в заложники, и предкам придется выполнить его требования.
Минди Тейлор-Джексон родители отправили за город, в одно место за высоким забором: крупное здание вроде интерната или реабилитационной клиники. Недалеко от него располагалось точно такое же, только для мальчиков. Шестиэтажная постройка из красного кирпича, посреди акров посыпанной гравием земли. На первый взгляд, она напоминала завод, но, если верить сплетням, обитатели его лишь тем и занимались, что тягали железки да кололись тестостероном, резались в карты и смотрели порнуху. Как в тюрьме, только без постоянного страха, что тебе засадят в туза. Плюс, «заключенным» регулярно подгоняли стриптизерш и шлюх.
Интересно, сильно ли игра Кевина тронула предков? Он шел на риск, мог угодить в ловушку. Правду-то не скажешь, иначе поплатишься доверием. Родителей трясло, они чуть не обезумели, и Кевин, глядя на них, будто очутился на собственных похоронах. Еще ничто в жизни не доставляло ему такого удовлетворения. Отец на глазах состарился, ссутулился. Увядшие и рыдающие родители – это зрелище как минимум потрясающее. Все, нет больше у них власти над Кевином.
Видя их боль, Кевин подбросил косточку. Уткнувшись лицом в подушку, чтобы не заржать, промычал:
– Ах, если бы это можно было вылечить…
Он нисколечко не щадил предков. Просто понял: нужно, чтобы они сами догадались, как быть. Возвели на пустом месте краснокирпичный завод.
* * *
Неофициально лечебку называли Пидорятней. Она задумывалась как больница или тюрьма, но тут объявился Капитан с собственным видением процесса реориентации. Первым делом он обнес здание забором. Шестиэтажное, построенное из красного кирпича, оно некогда возвышалось над кукурузными полями, а между забором и стенами зеленел опрятный газон. При Капитане газон засыпали гравием и пустили сторожевых псов, как в шталаге каком-нибудь.
Подъезд к воротам, естественно, преграждала толпа протестующих. На дороге плотным ковром – в надежде, наверное, что их переедут, – лежали с табличками рокхадсоны [49] . Тут же были женщины, одетые как для игры в софтбол: облегающие футболки с розовыми треугольниками, без лифчиков (хотя на дворе был декабрь). Пикетчики принесли радужные шарики с отпечатанными на них знаками «=» и маленьких детей. Дети, у педиков… странное дело.
Отцу пришлось безостановочно сигналить, пока им не дали проехать. Двери он не открыл – обогреватель работал на полную. Со всех сторон набежали рокхадсоны и принялись размахивать руками, чтобы привлечь внимание Кевина. Кричали, что ему нечего стыдиться. Тут же были бородатые монахини с густо накрашенными глазами.
Кевин старался не смотреть на рокхадсонов, прижимавшихся мордами к окнам машины – да так плотно, что можно было заглянуть им в раскрытые рты, в самые глотки. Кевин смотрел на детей, приглядывался к ним. Как будто в зеркало смотрел.
– Все изменится к лучшему! [50] – проорал один из рокхадсонов. Кевин хотел закричать: отвали!
На стойках ворот были установлены видеокамеры. На крыше самого здания стоял человек с винтовкой.
– Хорошие меры безопасности, – заметил мистер Клейтон. – Страшно подумать, что будет, если эти извращенцы захватят больницу.
Он кивнул в сторону ворот и снова посигналил.
Даже сейчас Кевина так и подмывало рассказать о песчанках и Минди, но на кону стояло слишком многое.
Поверх забора тянулась витая колючая проволока. За первой полосой ограды шла вторая, обозначенная «Опасно! Высокое напряжение!». Проехав в первые ворота, отец подождал, пока они закроются. Во дворе машину буквально облепили немецкие овчарки: они лаяли, щелкали зубами, принюхивались… Наконец из здания на крыльцо вышел старик с тростью. На тощей шее у него висел хромированный свисток. Старик дул в него, пока на украшенном печеночными бляшками лбу не выступили вены. Кевин не услышал ни звука, зато собаки бросились врассыпную.
Старика звали Капитан, хотя за глаза он удостоился прозвища мистер Арахис. Из-за кожи. Желтая, она была покрыта квадратными морщинками, точно как скорлупа настоящего арахиса. Старик был лыс. Как арахис. Борода у него тоже была желтая, и белки его глаз имели желтоватый оттенок.
Начальник жестом велел быстрей бежать в здание. Наконец, в безопасности кабинета, он усадил гостей за стол и подвинул стопку бумаг. Времени читать документы не было, и старик просто показал, где ставить подпись. Кевин уловил запах духов, ароматы из столовки. Мать шмыгала носом в платочек, отец выписывал чек. Миссис Клейтон чмокнула Кевина в щеку, а мистер Клейтон пожал руку.