– Не тупите, – буркнул Уэйл-младший и покачал головой, пораженный общим уровнем непросвещенности. Все – кроме Кевина, который следил за сигналом, – обернулись к нему в ожидании пояснений.
– Если у тебя СПИД, трахаться можно, – сказал он.
Сама рассудительность, он сказал:
– Но только с той девкой, которую ненавидишь.
Все, кроме Шкодины, мрачно закивали. Вон какой оптимист! Стакан Уэйла-младшего всегда наполовину полон.
Кевин боялся даже моргать. Глаза, постоянно открытые, слезились. Рука сама собой строчила в блокноте какую-то тарабарщину. Шуршал о бумагу грифель.
* * *
Той же ночью они тянули соломинки. Брейнерд предложил кому-нибудь, в качестве жеста доброй воли, показать в окно член. Тот, кому достанется короткая соломинка, и спустит штаны – дабы заслужить расположение рокхадсонов.
Шкодина пораженно покачала головой. Ее-то перспектива вытянуть короткую соломинку явно не радовала.
Свою соломинку Кевин спрятал в карман и подождал, пока все – кроме него и Шкодины – покажут свои. Кевину досталась длинная, и он – чтобы не дать Шкодине разоблачиться или же выставить себя трусом в глазах парней, – переломил ее, показал половинку.
Шкодина чуть не заплакала от облегчения. Одними губами она произнесла: спасибо.
Только это и утешало, когда Кевин поднялся на подоконник и спустил штаны. Он подергал бедрами из стороны в сторону; из-за холода размер предъявляемых ценностей значительно сократился.
Все молчали. Кто-то кашлянул.
В коридоре заскрипели подошвы теннисных туфель. Зазвенели ключи.
Мгновение – и все разбежались по койкам. Все, кроме Кевина.
– Кто-то идет! – прошипел Томас.
Кевин поерзал на месте, он не смог соскочить с подоконника. Попытался натянуть штаны и не смог.
– Я застрял! – шепотом взвыл он. – Писюн примерз!
Точно так же, как язык примерзает к металлическому столбу зимой, так мясистая часть Кевина примерзла к замерзшему стеклу и металлической раме. Попытки отлепиться грозили порвать кожу и разбить стекло на бритвенно острые осколки. Шаги тем временем звучали все ближе, и Кевин захныкал, прося помощи. Он взывал к чувству локтя и верности братству.
– Своих не бросаем! – напомнила Шкодина.
Когда наконец в палату вошел ответственный по этажу, все мальчики сгрудились на коленях вокруг Кевина. Никто из персонала не поверил, что они просто дышали на стекло.
* * *
Кевин прочел и перепрочел закодированное послание. Выходила полная чушь.
Фасс О’Лина высказал мысль, что где-то есть секретная подземка, по которой гомосеки вывозят из страны других гомосеков; днем прячут их на потайных чердаках и в поддельных стогах сена, как евреев – от фашистов, а по ночам, словно койоты, переправляют в Канаду. Звучало притянуто за уши, но не так уж и неправдоподобно.
Точки и тире складывались в предложение:
Садитесь на полуночный шар.
– Как у Жюля Верна или в «Волшебнике страны Оз»? – проворчал Брейнерд.
Шкодина кивнула – с пониманием дела, и до Кевина дошло, что какой-то план отступления у нее все же имеется.
Бывало, над пикетом то и дело поднимались шарики в форме радуги или розового треугольника на розовой ленточке. Бывало, что попутный ветер относил шарик к зданию, и он бился в окно шестого этажа, пока его не относило дальше. Но даже если рокхадсоны отпустят сразу все шарики, их не хватит, чтобы удержать в воздухе даже одного мальчика.
Все дружно согласились, что это будет самоубийство, и Кевин сигналами передал наружу сомнения.
В ответ рокхадсоны проточкотирекали одно слово:
Завтра.
* * *
Днем Кевин стоял рядом со Шкодиной, пока остальные возились с трупом Замши. Кто-то написал во всю брюшную полость: «Уэйл-мл. жеребец».
Шкодина вдруг выплюнула слово «песчанки», так чтобы услышал только Кевин.
– Ты не мог увековечить еще более отвратительный стереотип?
– Прости, – смущенно прошептал Кевин. Шкодина ему слишком сильно понравилась, чтобы начинать ее ненавидеть.
– Ключ к плодовитому воображению в том, чтобы набить башку всяким бредом, – сказала Шкодина.
Кевину это польстило, и все же он опасливо спросил:
– Так ты, значит, лесба? Зачем открылась мне?
Шкодина взглянула на месиво, в которое превратили труп Замши.
– Наверное, потому, что ты рассказал мне о своих детках. – Она перевела взгляд на Капитана, стоявшего в стороне. На пленку, которой после занятий накрывали тело. Пленка лежала на полу бесформенной кучей. – В каждом фильме, – прошептала Шкодина, – какой я видела, лесбиянка либо ссыкливая жертва, либо помешанная суперзлодейка. Так вот, прими к сведению: герой этой истории – лесба.
* * *
Ночью Кевин и его товарищи-извращенцы не спали. Снаружи было морозно, однако они открыли окно, чтобы лучше все видеть. Из темноты к зданию плыло нечто желтое. Шарик.
– Да вы издеваетесь, – шепнул Уэйл-младший.
Шарик тем временем ударился об окно и отлетел.
– Быстрее, – поторопила Шкодина, – пока его ветер не подхватил.
Ребята опомниться не успели, как она уже вскочила на подоконник. Ухватившись одной рукой за раму и встав на карниз, она свесилась над пустотой. Выпростала руку и… схватила воздух.
– Не достать! – пронзительно, в отчаянии, вскрикнула Шкодина.
Кевин не думал, он просто действовал. Ступив на подоконник, схватил Шкодину сзади за штаны, другой рукой взялся за самый тяжелый предмет поблизости – за Уэйла-младшего. Отпустив раму, Шкодина свободно свесилась в окно. Лететь бы ей вниз навстречу гибели, если бы не Кевин, которого держал Уэйл-младший, удерживаемый остальными.
В одном диком рывке Шкодина схватила наконец шарик, и товарищи-гомики втянули ее обратно в палату, да так резко, что все повалились в кучу. Зажатый между ними, шарик лопнул.
Свинья-пират взял в руки лоскут желтой латексной шкурки и чуть не заплакал.
– Что теперь? – сердито спросил Томас.
Кевин в отчаянии подхватил с пола желтую тряпочку.
– Может, они вложили послание? Или героин?
Брейнерд тоже хотел взять лоскут, но его опередил Джаспер. Нет, ничего рокхадсоны в шар не вложили, зато розовая ленточка была такая длинная, что ребята в ней запутались. Она тянулась наружу – сквозь пустоту, в сторону ворот.
Ребята чуть глаза не сломали, пытаясь рассмотреть, к чему ленточка привязана. Первой заговорила Шкодина:
– Только не порвите.
Медленно и аккуратно они потянули за ленту.