Б.Н. долго думал, а потом сказал:
— Леня, я не секретарь ЦК, чтобы писать мемуары. Давай я напишу записки. О том, как мы работали в послевоенные годы за кордоном.
На том и сошлись. Однако сколько ни встречались они на двадцатое декабря в стенах их оперативной альма-матер, Б.Н. разводил руками, мол, еще не приступил. Потом он умер.
И вдруг жена Б.Н. звонит Леониду и говорит, что, разбирая бумаги мужа, нашла конверт, на котором была надпись: передать Корбалевичу Л.А.
Так рукопись Б.Н. попала к нему.
Корбалевич посмотрел на первый ее лист: «Карлхорст, — значилось там, — 1956 год».
Он пожалел, что не захватил рукопись с собой на квартиру Ухналева. Ухналев мог бы уже сейчас ее читать. Ну да ладно, скорее всего, это не последняя их встреча. Старики настроены решительно, и они с тропы войны не сойдут.
А что делать ему? Можно, конечно, сходить к начупру с заявлением Расима Сатыпова, но делать этого сейчас не надо. Могут возникнуть многие вопросы, на которые у него нет ответа. Значит, как всегда обычный путь — изучаем оперативную обстановку, а потом уже идем к начальству. Причем к начальству идем не за решением, которое оно должно принять, а с готовым вариантом решения, а то и двумя.
Корбалевич набрал номер оперативной связи и пригласил к себе молодого сотрудника по фамилии Михно.
— Петро, — сказал он ему, — как обстановка вокруг посольств?
— Пока все в норме, активность типичная для лета.
— Скажи-ка мне, пожалуйста, а почему посольство некоей Каморканы значится у нас представительством. Это что, попытка спрятаться за статус представительства, чтобы не попасть в поле зрения контрразведки?
— Я могу только предположить, — ответил Михно. — Обычно у нас аккредитируются два вида посольств. Те, которые возглавляются Чрезвычайными и Полномочными послами, и те, кто представлен Временными Поверенными. Почему Каморкана избрала такой статус, мне трудно сказать. В Москве у нее полноценное посольство.
— Ты можешь мне прямо сейчас сделать расклад по сотрудникам, которые там работают?
— Нет, дело в том, что в МИДе тоже не могут понять этот статус. Они полагают, что это некий переходный этап к посольству.
— И поэтому у них ничего нет?
— Именно.
— Ладно, мне завтра к утру все, что есть по сотрудникам-мужчинам.
— Все понял, мне можно идти?
— Иди.
— А результаты оформить…
— Пока не оформляй, нет времени, просто доложишь мне обстановку, и все.
После ухода Михно Корбалевич зашел к Гольцеву.
— У тебя остался знаменитый цейлонский чай? — спросил он своего зама.
— Тебе зеленый, красный, черный или цветочный, — спросил Гольцев, весьма гордившийся тем, что разбирается в чаях.
— Давай зеленый, — произнес Леонид. — Говорят, он давление снижает, а у меня что-то голова стала побаливать.
— Не соблюдаешь режима труда и отдыха, начальник, — сказал на это Гольцев.
— А вот я у тебя и отдохну, — заметил Корбалевич и сел за приставной столик.
Гольцев между тем стал засыпать в чайник зеленый чай, заливать его кипятком, а потом вышел из кабинета.
— Ты где был? — спросил его Корбалевич, когда Гольцев наконец вернулся.
— Выливал воду.
— Заваренную?
— Ну да.
— А зачем?
— Затем, что это зеленый чай. И его нужно пить со второй или третей заварки. Это один из немногих случаев, когда женщина полезней девушки.
— Господи, при чем тут женщины и девушки?
— Еще один признак того, что тебе, начальник, отдыхать нужно.
— Почему?
— Плохо соображаешь вне профессиональных сфер деятельности.
Гольцев еще раз залил кипятком чайник, накрыл его стеганой рукавицей.
— Пусть подушится, — сказал он.
— Попарится, ты имеешь в виду.
— Подушится, — повторил Гольцев. — Парятся в бане и веником, а чай должен подушиться, то есть стать душистым.
Выждав несколько минут, Гольцев плеснул в две кружки немного заварившегося чаю и поставил перед начальником вазочку с кусочками сахара.
— Не вздумай бросать сахар в чай, — сказал он, — только вприкуску, иначе весь вкус поглотит сахар.
И они начали пить чай. Правда, слово «пить» относилось больше к Гольцеву. Он действительно пил напиток: делал небольшой глоток, отставлял чашку, перебрасывался несколькими словами с Корбалевичем, снова делал меленький глоток.
Корбалевич же, выпив первую порцию по правилам, которые навязал ему Гольцев, долил в чашку чаю, чуть остудил, бросил в рот комочек сахара и запил его тем, что было в чашке.
— Ты варвар! — сказал на это Гольцев. — Пить чай — это целая процедура.
— Ладно тебе, цивилизованный ты наш, скажи лучше, у тебя остались связи официальные и неофициальные в Москве?
— Ты же знаешь, что остались, — ответил Гольцев, нисколько не ускорив процесс поглощения чая и не смущаясь тем, что начальник уже перешел к служебным вопросам.
— Тогда сделай доброе дело, узнай, не стажировались ли в резидентуре посольства Каморканы в Москве люди, которые потом появились у нас? И не проходили ли они по учетам, неважно каким, как представители, или, на худой конец, люди, имеющие причастность к спецслужбам Каморканы?
— Мне подготовить запрос?
— Да, подготовь запрос, я подпишу, все официально, но перед тем как он уйдет, созвонись с коллегами из Москвы и скажи: мы, мол, запрос вам посылаем, однако…
— Все ясно, подробности письмом, а главное по телефону.
— Да, в принципе главное мы должны знать уже сейчас, а подробности потом. И еще одно. Мне непонятен статус представительства. Обычно вывеской представительства пользуются фирмы, общественные организации, но не страны.
— Знаешь, мне это тоже непонятно, но москвичи вряд ли нам это прояснят.
— Наверное, так… Не тяни со звонком. Результат доложи мне максимум завтра утром.
— Ну, ты быстрый, начальник…
— Конечно. Ты мог бы сделать вывод об этом уже по тому, как я пью чай и как пьешь его ты.
По дороге к себе Корбалевич заглянул в кабинет, где сидело трое оперработников. При появлении начальника они встали.
— Занимайтесь, занимайтесь, — сказал Корбалевич и обратился к Михно: — А ты, Петр, зайди ко мне еще раз. Умные мысли всегда приходят после того, как начальник отпустит подчиненного.
Корбалевич шел по коридору и думал о том, что в любом другом случае и любой другой организации он просто поставил бы задачу подчиненному при его коллегах. Но в контрразведке коллеги знают, какую задачу тебе поставил начальник, только в том случае, если это нужно для дела. И он точно знал, что никто из однокабинетников Михно не спросит того, когда он вернется: зачем тебя вызывал начальник?