Потом шла информация об эмигрантских организациях, их структуре, месте расположения, руководителях, их деловых и человеческих качествах, о проведенных ими операциях против СССР, а также методах работы и связях со спецслужбами западных государств.
Последние четко соблюдали правила игры. Они не кормили перечисленные организации прямо, а действовали через различные негосударственные организации, чаще всего фонды. Но, то ли им лень было работать с фондами профессионально, то ли не хотелось тратить свой ресурс на создание каждый раз новых структур, фонды эти были одни и те же. К ним относился и пресловутый фонд Н., упомянутый в справке «О деятельности РС».
Ситуация не была новой и на этот раз. Как сообщала агентура, фонд Н. готов был выделить средства на новый более модернизированный вариант радиостанции для подрывного вещания на европейскую часть СССР.
Я отложил последнее литерное дело и взялся за разработку вопросов «Бразильцу». Закончил их составление я около часа ночи. Закрыв бумаги в сейф, пошел домой, благо вся советская колония жила в Карлхорсте компактно и до дома было не более полукилометра.
Жена уже спала, я разогрел чай, сделал себе бутерброды и поужинал. Потом, подумав, сделал бутерброд на завтра. Захвачу его на работу. Завтракать мне не придется, потому что в семь нужно будет явиться на службу и ознакомить с вопросником Ефимова.
Спутник Фарука о чем-то спросил гражданского. Тот вежливо ответил.
Они перебросились еще несколькими фразами, и гражданский обратился к Фаруку. Тот, выслушав его, кивнул головой и сказал Расиму:
— Пойдем со мной.
Они вышли из кабинета и уселись на стулья в коридоре.
— Как спалось? — спросил Фарук.
— Нормально, — ответил Расим. — Как может спаться в тюрьме?
— А чего такой смурной?
— А ты бы на моем месте веселился бы?
— Не знаю… Это мой земляк, — сказал Фарук. — Он большой босс в Каморкане, но учился в Турции и у него здесь немало друзей. Зовут его Эрдемир.
Тут дверь кабинета отворилась, и показался Эрдемир. Он что-то отрывисто произнес Фаруку и пошел прочь от кабинета.
— Все нормально, — сказал Фарук. — Тебя сейчас допросят, а потом мы поедем в отель.
Они вошли в кабинет, и гражданский (как оказалось, это был следователь) стал спрашивать Расима о том, кто он такой и как попал в Турцию. Затем вопросы стали касаться фальшивых долларов. Следователь спросил, где их покупал Расим, имел ли он когда-нибудь дело с местной полицией города Минска (следователь произносил это название как Мэнск). Говорил следователь по-турецки, а на русский язык его вопросы переводил Фарук.
— Где вы учились?
— Это так важно? — удивился Расим.
— Не я задаю вопросы, — пояснил Фарук, и тут же любезно улыбнулся гражданскому. — Ты же должен понимать, что они пытаются установить картину.
— Картину чего?
— Картину преступления.
— Какое отношение к этому имеет моя учеба?
— Ты что действительно не понимаешь? Если ты скажешь, что окончил технический или химический вуз, то у них больше оснований подозревать тебя в фальшивомонетничестве.
Следователь, недовольный долгим разговором подозреваемого и переводчика на русском языке, что-то недовольно сказал Фаруку по-турецки. Допрос продолжился. И чем дольше он продолжался, тем больше казалось Расиму, что вопросы следователя не имеют никакого отношения к вопросам, которые обычно задают или должны задавать фальшивомонетчикам.
При всей детальности допроса следователь не спросил, где купил эту купюру Расим? Есть ли у него чек обменного пункта? Был ли это обменный пункт в Турции или он находится на территории Беларуси? Зато он интересовался: кто был его преподавателями в вузе? Есть ли мечеть в городе, где он родился? Какие отношения к мусульманам в Беларуси вообще?
— Есть ли претензии к нам? — перевел последний вопрос Фарук.
— Нет, — помотал головой Расим. Он ожидал, что Фарук также коротко переведет его ответ. Но Фарук стал о чем-то пространно распространяться следователю, а тот удовлетворенно кивать ему в ответ головой.
— Все, — наконец сказал Фарук. — Сейчас небольшая процессуальная процедура, и мы свободны.
— Слава Богу, — вздохнул Расим.
В кабинет вошел человек с маленьким чемоданчиком в руке. Процедура оказалась не одна. Сначала Расиму остригли ногти на руках, а затем сняли отпечатки пальцев.
Наконец, кое-как вытерев руки салфеткой, Расим вместе с Фаруком покинул кабинет следователя.
Они сели в машину Фарука и поехали в отель. Когда выехали за город, Расим спросил:
— Слушай, я хотя и не знаю турецкого, но перевод короткого слова «нет», должен звучать как «ёк». А ты чего там говорил, чуть ли не полчаса?
— Я благодарил от твоего имени полицию, которая вела себя по отношении к тебе весьма корректно.
— Понятно… А скажи-ка мне еще, мой верный переводчик, какое дело этому специалисту по фальшивым монетам до моих преподавателей в вузе.
— Не знаю, — ответил Фарук. — Может быть, он вообще сомневался в фактах твоей биографии и задавал контрольные вопросы.
— Ну а мечеть ему зачем нужна?
— Я сказал ему, что мы одной веры.
— Это было так нужно?
— Чем больше общего у нас, тем легче найти общий язык и развязать все узелки.
— Тебе бы следователем работать, — сказал Расим.
— А я им и работал, — ответил Фарук. — Ты, думаешь, откуда я Эрдемира знаю?
— А кто такой этот Эрдемир?
— Эрдемир — это человек, который тебя вытащил из каталажки.
— Понятно. А он вытащил меня навсегда, или…
— Не знаю, все будет упираться в то, что покажет экспертиза денег, плюс анализ микрочастиц, которые были у тебя под ногтями.
— Ты полагаешь, что там…
— Правильно… Они полагают, что там есть то, что бывает у тех, кто делает фальшивые деньги.
— А если этого там не окажется, я реабилитирован?
— Да, как непосредственный изготовитель фальшивых купюр, но как распространитель…
— Твою дивизию! Что же делать?
— Пока ничего, дождемся результатов экспертиз.
— Надо позвонить начальству в Минск.
— Зачем?
— Сообщить обо всем.
— Не надо, не поднимай волну прежде времени. Может, все обойдется.
— А вдруг не обойдется?
— Девяносто процентов, что обойдется, — сказал Фарук.
— А если я попаду в оставшиеся десять процентов? Тогда мне не отмыться…