Дождь накрывает весь город. Мутные грязные потоки несутся по улицам, сбивая с ног неудачников и смывая велики и тележки. Собаки шумно сопят и, отчаянно молотя лапами, плывут к парапетам и подоконникам полуторных этажей.
В этот раз огонь тухнет гораздо быстрее, чем в прошлый. Маар победно улыбается и бормочет что-то на тему новых удачных реактивов. Я вытираю обгоревшие ладони о штаны, не обращая внимания на боль, и бреду по хлюпающей черной грязи к мертвому виновнику пожара. Наклоняюсь. Вытягиваю из скрюченных костей ствол. Хорошее оружие, огнеупорное, даже гравировка сохранилась.
— Спасибо огромное, — Котто протягивает руку. — А я-то думал, где его потерял?
— Потеряли? — я, не мигая, смотрю ему в глаза. Там пляшут наглые бесенята и черное пламя.
— Дорогая, у меня три с лишним десятка единиц оружия, — сержант смеется. — Неподконтрольного части. Личного. Трофеи, подарки… Один небольшой бластер вполне мог потеряться во время прогулки. Или даже во время патрулирования. Точно, так и было. Должно быть, я совершил слишком резкий маневр, он и свалился вниз.
Мне хочется перегрызть сержанту горло, но вместо этого я пожимаю ему руку, разворачиваюсь и ухожу.
— Десантники будут только счастливы, если город сгорит дотла. Для них это всё равно, что спалить мусорную кучу, — я хожу взад-вперед, пиная мелкие камушки. Рядом, привалившись друг к другу, храпят Маар и Дэвид, перемазанные сажей. — Для них это будет означать перемену мест. Новое задание. Если повезет, не такое скучное, как охрана планеты-тюрьмы. А на заключенных им наплевать.
— Понимаю, — Ирвин смотрит на меня, закусив губу. — Я их понимаю. Несладко работать смотрителем свалки, когда хочется подвигов и славы.
Никто из военных не попадает на Алькатрас просто так. Только за серьезные провинности, по решению трибунала. Государство любит держать под контролем армии все свои земли, даже такие сомнительные, как тюрьма, грозящая со дня на день превратиться в выжженный остов планеты. Логично предположить, что никто по доброй воле сюда не полетит.
Кроме нас.
…
На следующий день удача поворачивается ко мне задницей. Груда тряпья, через которую я собираюсь перебраться во время патрулирования улицы, неожиданно поднимается и оборачивается здоровенным двухметровым оборванцем. В руках у него длинный нож. На лице — радостная улыбка, во все пять зубов.
— Раздевайся, детка, — неразборчиво булькает он.
Предложение, от которого просто невозможно отказаться. Однако я разворачиваюсь и бегу назад по переулку, перепрыгивая через мусорники и горы каких-то ржавых труб. Добежав до открытого места, я оглядываюсь. Недооценила собеседника. Он ухитрился почти не отстать и уже замахивается ножом. Я мгновенно прикидываю, хватит ли здесь места для кругового режущего, но тут вдруг с небес падает прекрасный рыцарь. Не на белом коне, а на черном флаере — в соответствии с современными реалиями — но не менее героичный от этого факта. Сержант без зазрения совести сажает машину прямо на голову любвеобильному громиле, через миг от того остается неаппетитная подушка из мяса и изломанных костей.
— Неэстетично, зато действенно, — Котто протягивает мне руку. — Случайно пролетал мимо и не смог пройти мимо прекрасной леди в беде. Хочешь полетать?
От чего я никогда не откажусь — это от полета. Так что киваю и забираюсь на флаер у него за спиной, обхватываю сержанта за талию и прижимаюсь щекой к черной куртке из гладкого материала.
Оказывается, внутри у Котто бушует огонь. Течет по венам, бурлит в сердце, пляшет на кончиках пальцев. Я закрываю глаза и дышу чужим пламенем. Как хорошо, что его не надо тушить. Оно не способно зажечь ничего важного, кроме меня.
У сержанта стальные объятия и мягкие глаза, в которых будто бы плавится лунный свет, которого здесь не бывает. С сержантом каждый раз, как последний, с привкусом горечи и безысходности. Потому что военных презирают нас, а мы — их. Потому что чувства на Алькатрасе смешны — это все равно, что пытаться любить на фоне гриба ядерного взрыва. Потому что на безымянном пальце у сержанта кольцо, а я ни с кем не привыкла делить свою добычу. Потому что он всего лишь слабый человек.
Но я так давно не сидела около костра, который не надо уничтожать. И так давно не грелась. Ночами на Алькатрасе от холода кровь стынет.
Я заползаю в палатку и долго не могу заснуть. Лежу, сложив руки за головой, и слепо таращусь в невидный за чернотой потолок.
Справа посапывает Маар. Каждую ночь ему снится вымерший мегаполис на Марсе, в лабораториях которого трудился слишком гениальный и амбициозный химик, работавший над созданием идеального напалма. И действительно, когда тот выбрался из экспериментальной колбы наружу, ничто его не смогло остановить. Только отсутствие еды на окраинах. А химику с тех пор снятся кошмары.
Слева ворочается с боку на бок и ворочается Дэвид. Я уже наизусть знаю все его разговоры с духами. Дэвид спрашивает — как вы позволили? А духи отвечают — как ты осмелился? Легенда о вожде племени, который в припадке ярости уничтожил весь свой род огнем молнии и остался последним шаманом из «говорящих с небом», до сих пор бродит по Земле.
Ирвин, как всегда, забился в угол палатки и стонет сквозь сон. Я не знаю, какие призраки прошлого гоняются за ним, но должно быть, у них очень острые зубы. Я верю, если бы Ирвин мог — он никогда бы не ложился спать, а вместо этого круглые сутки бродил вокруг города. «Белый-черный-желтый, сегодня мы снова спасли мир…»
Я зажмуриваюсь и за пару секунд до того, как провалиться в черную бездну без сновидений, вижу полыхающие крыши домов и слышу крики ужаса в толпе, которая вот-вот сварится в котле улиц, внизу. Или лучше сказать «поджарится»? Воды там не было…
Мы все по доброй воле высадились на Алькатрасе. Но мотивы у нашей воли будут пострашнее, чем военный трибунал у десантников.
Наутро мне трудно дышать. В горле першит, будто всю ночь я набивала рот горячим песком. Я с трудом доползаю до гамака, привязанного к ветвям ближайшего дерева, и начинаю раскачиваться туда-обратно. Так лучше думается, чем стоя на твердой земле.
Ирвин подходит и сочувственно гладит меня по голове.
— Совсем худо?
— И не говори, — я выплевываю слова, как раскаленную гальку. — По-моему, я сделала ошибку.
— Бывает. Со всеми бывает, — за что я люблю Ирвина, так это за то, что в его устах самые банальные слова звучат успокаивающе.
— Думаю, сегодня я не пойду в город. Во избежание.
— Правильно.
Я смотрю в серое небо, а на сетчатке всё продолжают танцевать вчерашние языки черного пламени. Кто же знал… Сегодня мне наплевать, что у сержанта в анамнезе жена и преступлений на целый десантный батальон. Сегодня я буду вспоминать о нем, и пить свои воспоминания снова и снова. Чтобы утолить эту жажду и завтра опять стать нормальной. Хладнокровной и способной держать себя в руках.