– Добрый. Нормально, – коротко ответил тот и, отпустив ручку чемодана на колесиках, окинул взглядом зал прилета. – Где здесь газетный киоск, не знаешь? – спросил он.
– Не нужен вам киоск, – опустил глаза Андрей Леонидович. – Я «ВСЗ» из офиса забрал, знал, что захотите прочитать. В машине лежит.
– Тогда пошли. Чего стоим? – подхватил чемодан Ладышев.
«МИГ БЕСКОНЕЧНОСТИ ЛЮБВИ…» – выхватил взгляд знакомую фразу-заголовок.
Однажды он уже слышал ее от отца, когда тот пытался отговорить его от встреч с Гаркалиной.
«Что он тогда еще сказал? «…Когда-нибудь ты поймешь разницу между мигом влюбленности и мигом любви…» – вспомнил он.
«Ладно, с этим разберемся… Что там дальше?» – вернулся он к двум газетным страницам.
Биографическая справка, в которой подробно указаны звания, регалии отца. Три фотографии. На первой – смеющийся молодой человек, очень похожий на Вадима, в белом халате поверх гимнастерки, на фоне палатки с красным крестом. На второй – зрелый, сурового вида мужчина, все в том же белом халате, но уже за институтской кафедрой. И, наконец, любимая мамина фотография: счастливое семейство втроем.
«Где она ее взяла? Кто позволил? – ревниво отреагировал он, чувствуя нарастающее раздражение. – Это семейная реликвия!»
«…Дом в глубине улицы Пулихова, уютная квартира, порядок и тишина. Кабинет, стол, настольная лампа, научная библиотека – немые свидетели радостей, горестей, сомнений, трудов человека, к имени которого по сей день с почитанием относятся в медицинском мире.
Сергей Николаевич Ладышев – военно-полевой хирург, фронтовик, профессор. Любящий муж, отец. Человек-глыба, человек-легенда. И его супруга – Нина Георгиевна Ладышева, светлая и удивительная женщина, общение с которой еще раз убеждает: настоящая любовь не имеет временных рамок и возрастных границ…» – прочитал он вступление и, не отвлекаясь больше на мысленные комментарии, продолжил:
«… – Нина Георгиевна, вы помните, как познакомились с Сергеем Николаевичем?
– Очень хорошо помню. Я тогда была совсем маленькой девочкой, – листаем мы семейный альбом со старыми черно-белыми фотографиями. – Когда в Москве арестовали моего отца – сотрудника МИДа и известного переводчика, мы с мамой гостили в семье ее брата, хирурга-травматолога, который после войны осел в Минске. Он убедил маму не возвращаться домой и конечно же рисковал, приютив нас у себя. Как рисковали и все те, кто был вхож в его дом. Я тогда мало что понимала, была болезненной, плаксивой девочкой и хлопот родным доставляла немало.
Однажды у меня разболелся живот. Подозревая аппендицит, дядя решил проконсультироваться у коллеги. Стоило его увидеть, как я сразу перестала хныкать. Уж не знаю, что меня тогда так впечатлило: то ли голос, то ли то, что доктор был в форме, при этом необыкновенно красив и подтянут. Сергей Николаевич тогда служил в военном госпитале.
Аппендицит он исключил и посоветовал родным посадить меня на диету. Спустя несколько дней боли прошли, а доктор стал захаживать в гости. Все сразу отметили, что в его присутствии я меняюсь до неузнаваемости: не капризничаю, становлюсь послушной. Скорее всего, мне не хватало отца, и я выбрала среди окружающих этакий его «заменитель».
Пришло время идти в школу. На семейном совете в присутствии доктора у меня в шутку спросили, с кем я хочу пойти первый раз в первый класс. Не задумываясь, я по-детски искренне ответила: с дядей Сережей, потому что я его люблю. Все посмеялись, но пожелание выполнили. Вот так и отвел он меня за руку в страну знаний.
Вскоре выпустили папу. Он приехал в Минск, устроился на работу, ему выделили комнату, и мы съехали от дяди. Отец вернулся, но я сильно скучала по Сергею Николаевичу: постоянно упоминала его имя в разговорах, бегала в гости к дяде по поводу и без в надежде, что Сергей Николаевич заглянет к нему на дружеский огонек и нам удастся пообщаться. Моя детская привязанность стала раздражать родителей, и они решили со мной поговорить довольно жестко. Девочке так вести себя непозволительно, тем более если есть отец. В общем, так получилось, что я не видела любимого доктора до самого окончания школы и поступления в институт… – Нина Георгиевна улыбается, закрывает один альбом и открывает следующий.
– Здесь я студентка иняза, – показывает она фотографию улыбающейся слегка полноватой девушки. – Я была пухленькой от природы. Не толстой, а пухленькой. Как выяснилось позже, Сергею Николаевичу всегда нравились именно такие женщины. Когда, спустя годы, мы встретились на юбилее у дяди, я так обрадовалась! Ведь все это время я продолжала тайно скучать по «дяде Сереже». Он тоже обрадовался, не сводил с меня глаз и вдруг признался, что, повзрослев, я стала похожа на его первую жену. Ее звали Мартина, но она всем представлялась Мартой. Она была дочерью одного из командиров латышских стрелков и служила в том же госпитале, что и Сергей Николаевич. Марта погибла накануне праздника Победы на последнем месяце беременности. Он ее очень любил, продолжал любить, потому так больше и не женился. В День Победы постоянно навещал ее могилу в Калининграде. Кстати, как позже выяснилось, моя бабушка и мама Марты вместе учились в Смольном.
Загадка природы, но я действительно оказалась на нее похожа. Вот, смотрите, – с улыбкой протягивает она мне две фотографии, на которых, на первый взгляд, снята одна и та же женщина. – Я даже косы на голове укладывала так, как она: веночком. Сын до сих пор не знает, что на одной из фотографий вовсе не я».
«Что-то слышал о Марте, но фотографии… Не помню… – удивленно оторвался от чтения Вадим, потянулся в карман за сигаретами, но тут же себя остановил: – Нельзя в чужой машине».
– Курите, – тут же отреагировал Андрей Леонидович, отбросил на панели пепельницу и опустил стекло со стороны пассажира. – Курите, я все понимаю. Читать такое непросто.
Ладышев перевел на него благодарный взгляд, закурил и продолжил чтение.
«…Следующие пять лет мы изредка виделись все у того же дяди. Но я уже была не той девочкой, которая признается в своих чувствах. Жутко смущалась, стеснялась, мы почти не разговаривали. При этом я не переставала думать о нем и мучительно понимала всю нелепость ситуации: он годится мне в отцы. Тем не менее по собственной инициативе в институте я сделала упор на медицинскую тематику. Лелеяла надежду, что мои знания когда-нибудь ему пригодятся.
Так и случилось. Однажды меня вызвали в деканат и предложили перевести с немецкого цикл статей по полевой хирургии. Пояснили, что это нужно для докторской диссертации преподавателя мединститута Ладышева. Услышав фамилию, я едва в обморок не упала. Испуганно залепетала, что не справлюсь. Но никто и слушать не захотел.
Почти год я переводила статьи. Мы часто встречались с Сергеем Николаевичем для их обсуждения или у него в кабинете, или в парке Горького, который оба любили. Много общались, разговаривали о медицине, о жизни, о литературе. Шаг за шагом я раскрепощалась, отпускало внутреннее напряжение, в душе росло нечто другое – большое, чистое, светлое. Каждое случайное прикосновение словно пронзало током, отдавалось в сердце необыкновенной нежностью. Мне не хотелось расставаться, я желала одного: быть все время рядом. Как позже выяснилось, Сергея Николаевича обуревали те же чувства. Но мы еще год тщательно скрывали это друг от друга. И причиной тому была все та же разница в возрасте: ведь он вдвое старше.