Но однажды я не выдержала и, совершенно забыв о гордости, прямо на прогулке призналась ему в любви. Краснела от стыда, дрожала как осиновый лист. А он вдруг обнял, крепко прижал, поцеловал сначала в лоб, затем в губы и неожиданно попросил прощения за то, что мне пришлось признаться первой. Мол, он не имел на это морального права».
«Ничего себе! Впервые об этом слышу… Как же глубоко удалось Кате проникнуть маме в душу, если она решилась открыть ей такие тайны?» – опять с ревностью подумал Вадим.
«– Преклоняюсь перед вашей смелостью. Устои, воспитание того времени… Даже в наши дни как-то не принято женщине первой признаваться в любви. Но ведь кто-то должен сделать первый шаг?
– Вот именно! – улыбается Нина Георгиевна. – Сергей Николаевич вряд ли бы на него решился, и я это понимала. В тот же вечер он сделал мне предложение. Естественно, близкие были в шоке. Мыслимо ли – разница в двадцать пять лет! К тому же он – друг семьи. Могу себе представить, что пришлось выслушать ему от моих родных. Мне же в очередной раз категорически запретили даже думать о нем и поставили перед выбором: или они, или «выживший из ума старик». Это была пытка. Невыносимая. Любовь – не только большая ответственность, но и мужество. И мне тогда его не хватило.
Мы не виделись с Сергеем Николаевичем несколько месяцев, пока однажды, в начале зимы, не столкнулись в парке, все на той же дальней аллее, где признались друг другу в любви. Как выяснилось, надеясь на случайную встречу, мы ходили туда все эти месяцы, но не совпадали по времени.
После короткого разговора пошли к моему дому, я собрала вещи в чемоданчик, оставила родным записку и ушла. Вскоре стала Ладышевой, а ровно через девять месяцев у нас родился сын.
Я до сих пор с ужасом думаю: а если бы мы не встретились тогда на той аллее?
– А как родные?
– Смирились. Более того, мама взяла внука под свою опеку и позволила нам с головой уйти в науку. Сергей Николаевич защитил докторскую, возглавил кафедру, стал профессором, много оперировал. Я тоже защитилась, стала доцентом. Сын окончил школу с золотой медалью, пошел по стопам отца, поступил в мединститут.
Все вроде были счастливы. Но, увы, слишком многие не любят успешных людей. А уж если успешные люди бескомпромиссны, не терпят пустословия, лжи, непрофессионализма и говорят об этом прямо в глаза, что и делал Сергей Николаевич, недоброжелатели становятся врагами. Тайными. И выжидают удобного момента, чтобы нанести удар…»
Потянувшись за очередной сигаретой, Вадим быстро пробегал глазами текст. Практически все он знал, но и откровений хватало. К примеру, что родители страдали не меньше от того, что не могли найти с ним общий язык. А еще до него вдруг впервые дошло то, о чем твердила мать: они с отцом похожи не только внешне, но и внутренне. Почему он не понимал этого раньше?
«…Таким ударом для Сергея Николаевича явилась статья в одной газете, изобиловавшая подробностями, которые были известны узкому кругу лиц. Контекст – профессор Ладышев всеми силами выгораживает сына, виновного в смерти пациентки. На самом деле все было совершенно не так, что и доказала в последующем судебно-медицинская экспертиза. Но одной статьи оказалось достаточно, чтобы сердце мужа не выдержало.
Тысячи спасенных жизней, сотни учеников и последователей – и одна-единственная статья, в один миг погубившая уважаемого человека. Я не держу зла на журналистку, которая ее написала, я ее давно простила. Время все расставило по местам: Сергея Николаевича Ладышева помнят, почитают и уважают даже после смерти. Надеюсь, в скором времени решится вопрос об установке мемориальной доски на доме, где он жил и работал в последние годы. Мне в этом активно помогают энтузиасты, для которых фамилия Ладышев что-то значит: кого-то он вылечил, кого-то учил. А вот фамилии Евсеева я больше нигде не встречала. И даже если на сегодняшний день она стала известной журналисткой, вряд ли ей будет сопутствовать счастье. Посеяв однажды горе – горе и пожнешь. Если же несешь людям добро, даришь свет, надежду – они будут тебе благодарны, будут любить и помнить.
– Нина Георгиевна, вы счастливая женщина?
– Да. Потому что я знаю, что такое любовь, я люблю и, когда наступит мой час, уйду в мир иной с любовью в сердце».
Вот такая история любви. Вечной, бесконечной во времени и пространстве.
Из разговора с этой необыкновенной женщиной я открыла для себя удивительную истину: это не мы впускаем в себя любовь, не она нас настигает, поселяется в наших душах. Все с точностью до наоборот: это мы, блуждая, попадаем на ее территорию. Это особый мир, особое энергетическое поле: восторг, эйфория. Сами того не замечая, мы пытаемся ему соответствовать: стараемся быть лучше, учимся быть добрее. Дарим другим радость, счастье и сами становимся счастливыми. У любви много счастья, оно на каждом шагу, куда ни глянь. Но…
Люди так устроены, что быстро привыкают к хорошему, пресыщаются. Становится скучно, хочется чего-то нового, более впечатляющего. Они перестают ценить гостеприимство любви, перестают уважать ценности хозяйки. Кто-то уходит сам, кого-то выдворяет она. Остаются лишь самые преданные, они же – самые счастливые люди на свете. Именно им любовь открывает свой главный секрет, свою главную тайну – свой миг бесконечности…
P.S. Но история была бы незавершенной, если бы не еще одна правда, о которой я не имею права умолчать. И не только потому, что мне не позволяет этого внутренний кодекс журналиста, в котором честь и совесть – не пустые слова. Есть еще и суд человеческой совести.
А потому, как это ни тяжело, как ни прискорбно, но приходится признать: Екатерина Евсеева и Екатерина Проскурина – один и тот же человек.
Да, это я когда-то написала статью, причинившую людям такое горе. Это я, поддавшись эмоциям, нарушила основное правило журналистики и встала по одну сторону баррикад, совершенно забыв, что по другую сторону – тоже люди и им тоже больно! Это я не проверила – хотя была обязана! – всю информацию. Оправдания – мол, пыталась, но не вышло – здесь не срабатывают. Потому что, выдвинув обвинение, я обязана была отследить историю до конца и в данном случае не только принести свои извинения, но и дать в печать опровержение.
Увы, я этого не сделала. И не только потому, что газета закрылась. Я элементарно на долгие годы об этом ЗАБЫЛА!!! До тех пор, пока волею судеб не познакомилась с семьей Ладышевых.
Мне стыдно и больно. У таких ошибок нет срока давности, как нет срока давности у причиненного кому-то горя. В этом вы правы, Нина Георгиевна. Простите меня… Простите и за то, что по неведению, без злого умысла я снова вмешалась в вашу жизнь.
Простите меня, Сергей Николаевич Ладышев. Я была целиком и полностью не права. Вы были и остаетесь той редкой личностью, которые заслуживают памятника при жизни, а не обивания порогов кабинетов разного рода чиновников, чтобы в память о Вас разрешили установить мемориальную доску. Простите за тех, кому Вы не успели помочь. Очень надеюсь, что это сделали Ваши ученики.
Простите за сломанную судьбу вашего сына. Ведь он расстался с профессией, о которой мечтал с детства, отчасти и по моей вине. Но он – достойный сын своих родителей, нашел в себе силы состояться на другом поприще, близком к медицине.